Мигене Гонсалес-Уипплер - Жизнь после? Научные доказательства бессмертия души

Как только отец умер, я сразу же объявил себя царем Македонии. Армия, в которой я пользовался большой популярностью, немедленно присягнула мне в верности. Однако остальные члены царского двора не испытывали схожего энтузиазма. Аталус, дядя второй жены моего отца, тут же заявил о правах ее маленького сына на престол. В ответ я послал одного воина из своего личного караула навестить Аталуса. С тех пор дядю моей мачехи никто никогда не видел.

Моя мать, которая была гораздо более беспощадна и гораздо менее сострадательна, чем я, разобралась с притязаниями моего младшего брата и его матери весьма специфическим, вызывающим отвращение способом. Хотя я лично не присутствовал при этом, я слышал от одного из рабов, что моя мать заставила свою соперницу смотреть на то, как жестоко расправились с ее ребенком, а затем покончить жизнь самоубийством через повешение. Другой раб сказал мне, что и мать, и ребенок были сварены заживо. Я так и не узнал, что произошло на самом деле, поскольку считал неблагоразумным обсуждать эту тему со своей матерью.

Мой младший брат был не единственным претендентом на престол. Были другие люди, пытавшиеся незаконно захватить корону, по праву принадлежавшую мне. Но их притязания были недолговечными, и я, наконец, был официально признан наследником престола Македонии. Мне было неважно, что я смог добиться этой цели, только пролив кровь своих соперников. Жажда власти овладела моей душой подобно раковой опухоли и оставалась со мной до конца жизни. Мне было тогда двадцать лет.

После того, как я занял место Филиппа на престоле, я стал все свое время посвящать делу объединения Греции. Чтобы достичь этой цели, нужно было присоединить к Македонии такие великие города-государства, как Афины, Фивы и Коринф, города, которые всегда восставали и оказывали сопротивление моему отцу. Для осуществления своей задачи я полагался не только на грубую военную силу, но также на военную тактику и стратегию, которой научился от отца, и знания о логике и здравом смысле, полученные мною от Аристотеля. Афины и Коринф стали для меня легкой добычей. Но Фивы, поддавшиеся влиянию пылкого оратора Демосфена, который ненавидел Македонию, отказались мне подчиниться. Впоследствии историки осудили мои действия против Фив, ссылаясь на мой гнев, вызванный их нежеланием покориться моей воле, но это неправда. Любое военное решение, когда-либо мною принятое, было основано на логике и холодном расчете. Я решил уничтожить Фивы в пример другим городам Греции, потому что хотел, чтобы все поняли, что моя цель состояла не в том, чтобы просто завоевать город, а в том, чтобы объединить разрозненные территории, и все, кто не покорится моей воле, исчезнут с лица Земли. Поэтому я разрушил этот город и стер его с лица Земли, оставив нетронутым только дом Пиндара, чьими стихами я так восхищался. Шесть тысяч жителей Фив были казнены, среди них были женщины с детьми, жрецы и калеки. Остальные были проданы в рабство. В итоге не осталость ничего, кроме пепла. Фивы как один из городов Греции прекратили свое существование.

Достигнув своей цели по объединению Греции, я обратил свой взор на Персию. Несколько столетий назад персидские завоеватели во главе с Ксерксом напали на Грецию и похитили бесчисленное множество наших сокровищ, попутно присоединив к своей державе много греческих городов. Во время своего царствования мой отец Филипп II всегда мечтал захватить Персию, которой теперь правил Дарий III. Он хотел вернуть утраченные сокровища и земли и отомстить за дерзкую выходку персов. Его ранняя кончина не позволила ему осуществить свою мечту. Теперь была моя очередь продолжить его дело и покрыть свое имя славой.

Армия, сопровождавшая меня в этом походе, состояла из тридцати тысяч пеших солдат и пяти тысяч всадников. Это была очень маленькая армия для попытки завоевания персидской империи, но я знал, что многие из присоединенных персами греческих городов признают во мне своего освободителя и пополнят ряды моего войска. Я также знал, что македонская фаланга является самым мощным военным изобретением, когда-либо виденным миром. Дисциплинированное, хорошо обученное, преданное и отважное, мое войско никогда не терпело поражение в бою. Фаланга, ставшая изобретением военного гения моего отца, состояла из последовательных рядов солдат, стоящих плечо к плечу с сомкнутыми щитами, чтобы обеспечить защиту марширующего войска спереди, с боков и сверху. Вместе они образовывали сплошную стену из щитов, мечей и огромных македонских копьев, действующую и думающую как единое существо. Когда они двигались вперед, любая стрела, копье или метательный снаряд, направленные против них, отскакивали от их сомкнутых щитов. Эта армия была практически непобедима. Несмотря на это, я знал, что одержать победу над персами будет нелегко. Но я был решительно настроен добиться своей цели.

Перед тем, как покинуть Грецию, я побывал у Дельфийского оракула, чтобы спросить у жрицы Аполлона, сумею ли я одолеть персов. Пифия отказалась обратиться к оракулу, ссылаясь на неблагоприятный для предсказания день. Тогда я быстро схватил ее за волосы и засунул ей в рот кинжал, повторяя свой вопрос. Дрожа, она ответила: «Сын мой, зачем ты спрашиваешь? Ты знаешь, что ты непобедим».

Я помнил о словах пифии в течение всей военной кампании против Персии и во время битвы с Дарием. Она действительно была права, потому что я никогда не сомневался в том, что в конце концов одержу победу. Похоже, что я был одержим победой и нес в себе этот разрушительный и всепоглощающий огонь, толкавший меня ко все новым завоеваниям.

Для того, чтобы добраться до Персии, я должен был пересечь Геллеспонт, который соединял Восток и Запад. Моя небольшая флотилия подверглась насмешкам со стороны финикийского военно-морского флота, издалека наблюдавшего за тем, как мы пересекали водную гладь. Должно быть, мы показались им настолько ничтожными, что они даже не стали нас преследовать, полагая, что великая армия Дария, насчитывавшая более миллиона солдат, легко уничтожит нас. Они даже не могли себе представить, что не только персы, но и они сами вскоре упадут к моим ногам.

Первое, что я сделал, сойдя на землю, это посетил Илиум, древнюю Трою, у стен которой развернулась десятилетняя Троянская война. Я все еще носил с собой поэму Гомера, в которой он рассказывал о великих подвигах Ахиллеса, бывшего моим прямым предком. Посещение этого святого места для меня было равносильно совершению паломничества.

Вместе с моим лучшим другом Гефастионом я нашел могилу Ахиллеса и его друга Патрокла и отдал дань их памяти. Затем я сложил свой золотой щит к ногам Афины, заменив его на старый, изношенный щит, оставшийся со времен этой легендарной битвы.