Татьяна Шередеко - Дыхательные практики для оздоровления, релаксации, высвобождения подавленных эмоций и многого другого

Это обучение тишине необходимо в такой же мере тем, кто помогает во время родов, – акушерам и акушеркам.

В родильной комнате слишком много и громко говорят. Восклицания: «Тужьтесь! Да тужьтесь же, наконец!» – очень редко произносятся шепотом. К большому сожалению.

Громкие, гулкие звуки и возгласы гораздо больше пугают женщин, чем помогают им.

Говоря с ними тихими голосами, мы умиротворяем их. И гораздо больше это помогает им, чем крики. Пусть помощники тоже пройдут школу тишины. Пусть они подготовятся достойно встретить ребенка.

Темнота или полумрак, тишина…

И воцаряется необыкновенный мир.

И уважение, с каким подобает встретить прибывающего путешественника, младенца.

В церкви никто не кричит. Инстинктивно все снижают голос. Если есть еще столь же святое место, то оно здесь.

Полумрак, тишина, что еще необходимо? Терпение. Или, вернее, обучение необыкновенной медлительности. Почти неподвижности. Без согласия на это внутреннее спокойствие нельзя надеяться на успех. Невозможно будет понять ребенка. Согласие на эту медлительность, проникновение в нее – это еще одно упражнение, требующее подготовки. Как для женщины, так и для присутствующих.

Чтобы достигнуть успеха, надо еще вспомнить, из какого странного мира приходит малыш.

Сантиметр за сантиметром, или еще меньше, он приближается к падению в ад. Двигаясь все медленнее и медленнее, он собирал силы, накапливал значительную энергию. Не испытав на своем собственном теле этой крайней медлительности, невозможно понять и рождение. Невозможно встретить новорожденного. Чтобы это принимание, эта встреча произошли, нужно выйти из времени. Выйти из «нашего» времени, из привычек, личных вкусов, из всего, стремительно протекающего.

Наше время и время новорожденного практически непримиримы.

Одно обладает медлительностью, близкой к неподвижности. Другое, наше, – суета, граничащая с исступлением.

Впрочем, мы никогда не находимся «здесь». Мы всегда где-то там, в прошлом, в наших воспоминаниях. В будущем, наших проектах. Мы всегда находимся либо до, либо после. «Сейчас» – никогда.

Чтобы встретить новорожденного, нужно отрешиться от нашего времени, бешено текущего.

Вот что кажется тоже невозможным. Как выйти из времени, этой сумасшедшей войны?

Очень просто.

Достаточно быть здесь.

«Быть здесь», как будто нет больше будущего и прошлого. Нужно «быть здесь», как будто дальше времени не существует. И это «конец» времени. Потому что это начало. Все очень просто. А кажется невозможно.

Как примирить непримиримое, встретиться с нулем или бесконечностью?

Требуется пристальное внимание.

Наблюдатель открывает себе новорожденного, как будто до того никогда его не видел.

И испытывает такое удивление… что забывает все. Включая самого себя. Он сам исчезает!

Нет больше наблюдателя! Остается только младенец.

Прекратилось это древнее, вечное и иллюзорное деление на тех, кто смотрит, и тех, кого рассматривают.

Существует только этот ребенок, которого созерцают. Не такого, какого мы знаем, о котором прочитали или нам сказали. Его созерцают таким, какой он есть. На него смотрят. Или, лучше, дают заполнить всего себя. Без посторонних советов. Без предупреждений. Во всей невинности. Во всей новизне.

Все становится просто «им».

Акушер снова стал новорожденным.

Он снова пережил свое рождение. И он снова обрел свою чистоту. Не умея того, он отрешился от времени. Вместе с ребенком он на пороге вечности… И я, в свою очередь, лечу, приближаюсь к этому.

Но подождем ребенка.

Все готово: полумрак, тишина, сосредоточенность. Время остановлено.

Ребенок может появиться.

А вот он!

Он выходит… Сначала голова. Затем руки, которым помогают освободиться, просунув по пальцу под мышки. Поддерживая таким образом ребенка под каждой рукой, его поднимают, как его вытащили бы из колодца. И главное – не трогают голову! Его кладут прямо на материнский живот.

Какое место подошло бы лучше, чтобы принять ребенка? Это материнский живот, по размеру и форме точно соответствующий малышу. За мгновение до этого выпуклый, теперь впалый, кажется, что он ждет его, как гнездо.

Теплота и мягкость живота, его поднятие и спуск в ритме дыхания, его нежность, живое тепло кожи – великолепное место для новорожденного.

Наконец, а это главное, близость этого места позволяет сохранить целой пуповину.

Большой жестокостью является перерезание пуповины сразу же после того, как ребенок выйдет из материнского лона. И это очень плохо влияет на ребенка.

Сохранить пуповину целой, пока она бьется, – значит трансформировать рождение.

Во-первых, это обяжет акушера быть терпеливым. Это призовет его, как и мать, уважать жизненный ритм ребенка. Во-вторых, есть причина важнее. Как мы уже сказали, воздух, наполняя легкие малыша, производит эффект ожога. Более того. До рождения ребенок не знал ничего, кроме себя самого. Он не делал никакого различия между миром и собой, потому что снаружи и внутри было одно – он сам. Он не знал различий. Он не знал, например, холода. Холод – только противоположность теплу. Температура тела малыша, такая же, как и у матери, не давала повода для сравнений.

До рождения не существовало ни «внутри», ни «снаружи», так же как не было ни тепла, ни холода.

Приходя в этот мир, новорожденный попадает в царство противоположностей, где все либо хорошо, либо плохо, приятно или неприятно, сухо или мокро… Он открывает эти контрасты, неразделимые, как братья-враги.

А как ребенок выходит в царство противоположностей? Чувствами? Нет, это придет несколько позже.

Именно с дыханием открывается царство контрастов. С первым вдохом он переступает порог. Вот где вход. Он вдыхает. Со вдохом приходит его противоположность: выдох. Который, в свою очередь…

И вот запущен вечный маятник, принцип существования этого мира, где все рождаются из своей противоположности: день из ночи, лето из зимы, богатство из бедности, сила из смирения. Без конца и без начала.

Дышать – значит быть в унисон со всем миром, в согласии с универсальным и вечным биением.

Проще говоря, это значит использовать кислород и освобождаться от продуктов распада, главным образом – углекислого газа. Но в этом простом обмене встречаются две вселенные, встречаются друг с другом, пытаются смешаться, соприкоснуться: внутренний мир и мир внешний.

Два мира, теперь разделенные, пытаются обрести друг друга: мир организма, внутренний, маленького «я», и огромный внешний мир. В легких встречаются кровь, поднимающаяся из глубин, и воздух, поступающий сверху. Этот воздух, эта кровь текут навстречу друг другу, жаждут слиться. И не могут, разделенные, как стеной, тончайшей перегородкой альвеол. И одна и другой «вздыхают» о потерянном единстве. Кровь приходит в легкие темной, лишенной кислорода, тяжелой от отходов жизнедеятельности, углекислого газа и др., которые делают ее старой, бессильной, умирающей. Здесь она освободится от старости, наполнится энергией, молодостью. Перерожденная этим «купанием» в источнике Молодости, она течет далее живая, обогащенная, алая. И снова погружается в глубину, тратя там свои сокровища. И снова наполняется отходами. Возвращается в легкие и там обновляется вновь… Неразрывный, бесконечный круг.