Инна Быкова - Жизнь и смерть в «Дакоте»

«Шон! Не ешь так много шоколада! Это уже третья конфета! И весь перемазался! Неряха! Фред, скажи своей тете, чтобы она ему не совала столько сладостей в дорогу! Слышишь?»

Фред, не поворачивая головы, флегматично ответил:

«Я скажу, но, по-моему, это был пакетик от Йоко. Но я обязательно скажу».

«Ладно, я сам скажу», – проворчал я, вытирая бумажной салфеткой маленькие шоколадные пальчики. Надо было сесть рядом с Фредом, а его тетю, по совместительству няню Шона, посадить с Шоном на заднее сиденье. А то мне приходится выполнять ее работу, а она едет сейчас с ветерком и любуется видами во второй машине. Но обратно мы поедем другим порядком. Мне нужен покой. Ребенку этого, как видно, не втолкуешь. А жаль.

…Мы были во многом первыми. Так, например, мы первые из звезд высказались против войны во Вьетнаме. Тогда уже «они» насторожились, но никаких конкретных мер поначалу не предприняли, видимо решив, что это эпатаж с нашей стороны, трюк, чтобы привлечь к себе еще больше внимания. Буря разразилась, когда я – на этот раз уже действуя в одиночку – сказал, что у современного христианства огромные проблемы, что оно отстало от времени и захирело. Духовное развитие современного человека прошло мимо церкви, этой самой консервативной из всех общественных структур. Евангелие содержит высокие истины. Я никогда ни словечка не сказал против этой великой книги. В свое время я ее с большим интересом прочитал, мы даже обсуждали некоторые моменты с беднягой Стюартом. Его интересовали скорее мистические аспекты, в то время как я все больше углублялся в моральную перспективу Иисуса и его учения. И чем больше я размышлял об этом, тем яснее мне становилось уклонение церкви от первоначальных идеалов христианства. Боюсь, что если бы жители древнего Рима зашли в какой-либо собор сегодня, они бы предпочли остаться язычниками. Никто бы не согласился ютиться в катакомбах из-за того, что говорится сегодня с амвона. Да зайди в любую церковь – там только и есть что свечной нагар. Веры, Христа там как раз и не найдешь… «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» – величайшая фраза из Нового Завета. Лучше не скажешь. «Гони сюда правду» – это моя парафраза на евангельскую тему. Вообще, плох тот художник, который не хочет в своем искусстве сказать правду, найти истину. Так было во все времена, так оно и в наши дни. Вот интересно: наш Элвис, он любил почитывать со сцены Библию – вот это высказывание он тоже цитировал? Вряд ли. Скорее нет, потому что в мире чистого развлечения, в мире неразбавленной попсы, в котором Элвис и был королем, нет места ни истине, ни свободе – только развлечению.

Пока Хелен бегает за Шоном по всем комнатам, гулким после стольких месяцев пустования, а Фред и нанятый специально для этого случая шофер таскают чемоданы, мы, Джон Леннон Первый, удалимся в наши апартаменты и предадимся размышлению.

От Пита Беста до Пита Таундзена рукой подать. Первый Пит был нашим ударником, правда, не совсем как у строителей коммунизма, но вполне терпимым. Увы, его смазливость и чрезмерный успех у женской половины публики сослужила ему плохую службу – его пришлось уйти, в особенности по настоянию ревнивца Пола. Ринго оказался в перспективе даже лучше, и характером он отличался прилично-покладистым, и вообще – свой в доску. По счастью, он никогда не интересовался чрезмерно своей внешностью и не собирался оперировать свой нос. Ох, уж эти мне носы! Уже в зубах навязли – хуже нет проблемы в кругах богемных, чем носы улучшать! Не пора ли нам поддать? Или песню написать? Охи вздохи… Надо всегда искать сути вещей. Потом на горизонте появился Пит Таунзенд, наделенный от природы выдающимся носом. Да, так вот он организовал вполне приличную группу The Who, где ударником стал наш общий любимец Кит Мун, Мун-Лун, самый симпатичный из всех лунатиков. Прошу любить и жаловать! Как он крушил гостиничные номера! Грохот стоял такой, как будто весь дом обрушится! Горничные прятались, уборщицы разбегались кто куда. Менеджер группы просил не вовлекать полицию и тряс чековой книжкой… По-моему, Муняша как раз праздновал свой день рождения. Мы с Ринго припозднились и услышали грохот с парковки. «А наш Муняша сегодня в ударе!» – сказал я, Ринго кивнул, и мы решительно двинулись к отелю, чтобы помочь имениннику расправиться с остатками обстановки. Когда мы вошли в номер, он как раз приступил к истреблению телевизора. Я нюхнул и глотнул чего-то и пришел ему на помощь. Помнится, там имелись еще целое зеркало в ванной и мини-бар в комнате, конечно, уже пустой! Все было выпито давным-давно. После полуночи началась вдруг какая-то потасовка, и Мун лишился передних зубов. Но он не хныкал, а только чуть-чуть протрезвел. Да, вечеринка удалась на славу! Слышно, он решил с недавнего времени вести тверезую жизнь. Как бы оно там ни сложилось, желаю Муняше счастья. Если принять постулат, что мы живем только раз, то все свихнувшиеся дебоширы, громилы и драчуны мира сего поступают единственно правильно. А чего время терять – его и так мало! Круши носы и скулы у любого шакала и акулы! Кто смел, тот и съел. Торжество права кулака и бутылки. Гулять так гулять… Но постепенно начала нарастать во мне какая-то неопределенная тоска. И уж не знаю, что бы я натворил, если бы не Йоко. Она заставила меня задуматься, и не просто для того, чтобы выпалить очередной каламбур, – тут я всегда был горазд, и слова занимать не шастал к соседям, – а задуматься всерьез. О том, что будет потом. Куда перельется душа, когда меня не станет. В какой сосуд, в чье тело? Йоко помогла мне найти ответ. И вот он бегает, носится по всей вилле, как угорелый и смеется от души – наследник моей души, сын Шон. Его появлению на свет предшествовали неисчислимые разговоры и расчеты. Мы обсудили с Йоко все возможные варианты и пришли к выводу: он должен родиться в день моего рождения. И Йоко блистательно справилась с этой задачей. Шон – наследник моего состояния и души.

С гениальным папой и гениальной мамой – из него непременно выйдет толк! Йоко… все врачи были против, но она настояла на своем, рискуя жизнью. Сколько крови ей это стоило! Все пережила, все вынесла. Моя жена – героиня! Сперва никто из этих ученых ослов не верил, что она сможет забеременеть, – забеременела! Потом никто не верил, что она выносит ребенка, – выносила! До седьмого месяца – так, чтобы можно рожать и чтобы крошка выжил. Тогда все стали ее уговаривать доносить еще два месячишка, но тут подошел мой очередной, тридцать пятый день варенья – и Йоко решила рожать во что бы то ни стало. Я тайком от врачей принес ей в палату хорошую порцию героина. Мы поцеловались на прощанье, и она приняла всю порцию в два приема, запивая зеленым чаем. Пакетик от героина я спустил в туалет, чтобы ни одна собака не догадалась, в чем дело. Что тут началось! Йоко стало так плохо, что ее хотели везти в реанимацию, но нам с огромным скандалом удалось убедить идиотов-врачей везти ее прямо в родильную палату. Цепляясь за меня скрюченными пальцами, Йоко прошептала в последний момент: «Если меня не станет, вырасти его по нашему плану…» Тут судороги усилились, ее стало рвать, и санитары побежали бегом с каталкой. Двери захлопнулись перед моим носом. Я услышал еще, как Йоко закричала. Меня силой вытолкали в коридор. Потом я ничего не помню. Пробел. Помню, как вышел врач, снимая на ходу дыхательную маску, и объявил, что у нас сын.