Сергей Лазарев - Продолжение диалога

Кульминационной сценой в этом спектакле были мгновения, когда я вприпрыжку бежал к буфету. А катарсис я испытал, когда вместо 250 грамм коньяка по ошибке хлопнул 350. Зато в зал я вернулся умиротворенный и достаточно спокойно отсидел вторую половину спектакля. Жене уже не нужно было перегораживать выход и удерживать меня, чтобы я не сбежал. В совокупности с буфетом общее впечатление от спектакля сложилось неплохое.

Второе мое посещение театра состоялось в Питере, недавно. Жена решила приобщить меня к культуре театра.

— Хватит эстрады с поющими трусиками и голосящим стриптизом. Буду тебя приобщать к настоящему искусству.

Я покорно согласился. И вот мы приходим на малую сцену одного из ведущих театров. Помещение небольшое, уютное. Я верчу головой во все стороны. Мило. Я здесь впервые и мне нравится. Мы сидим в первом ряду.

И вот началось. Постепенно гаснет свет. На сцену выходит главный герой. И единственный, как потом оказалось. Это молодой и популярный артист. Он вышел на авансцену, сделал несколько движений и замолк. Молчал он минут десять. Зал потихонечку хихикал и выжидал. Потом он начал говорить. Лучше бы он подольше молчал. Это был непрерывный бешеный монолог — страстный, темпераментный, бессмысленный. Конфликт должен быть даже в монологе, тогда он будет интересным. Как это может выглядеть? Допустим, человек излагает свою точку зрения, но у него явно нет единой позиции, она разделяется на два противоположных мне- ния. Он ощущает справедливость обоих, мечется между ними, и чем острее этот конфликт и непримиримее эти две позиции, тем интереснее будет монолог, который должен завершиться глубинным объединением этих позиций, а значит, вспышкой любви и катарсисом.

Но режиссер-постановщик имел собственный замысел. Монолога как такового я не услышал. Двадцать минут со сцены звучали непрерывные обвинения, обиды и претензии, высказываемые в адрес кого-то наверху. Я сидел, тупо уставившись на сцену, и испытывал только одно чувство — огромное уважение к артисту, который сумел запомнить бессвязный и неимоверно большой текст и потом героически декламировать его. У меня разболелась голова. Может быть, это был хороший спектакль, но я его не досмотрел. Главный герой неожиданно стал бегать из одного угла сцены в другой, со всего размаха ударяя рукой о препятствия у краев сцены. Жена стала дергать меня за руку, знаками показывая, что нам тоже пора убегать. Поскольку на катарсис я уже не рассчитывал, то горячо поддержал ее предложение. Мы вскочили и под покровом темноты побежали к выходу, впопыхах промазали мимо прохода между рядами, добежали до торцевой стены, налетели на нее и побежали назад, к проходу. Взлетев по ступенькам и подбегая к дверям, не заметили резкого уклона и кубарем выкатились из помещения, едва устояв на ногах.

Вышли в коридор. Итак, кульминационная сцена у меня состоялась, катарсис произошел, когда была опасность всеми костями грохнуться о ступени, но я все-таки устоял.

— Ну что, не выдержали? — заботливо спросила стоявшая у дверей билетерша.

— Мы начинающие театралы, — объяснил я. — Больших доз искусства не выдерживаем.

Когда я рассказал об этом своей знакомой, та махнула рукой в ответ: «Вам еще повезло. Я три года назад ходила на спектакль очень модного и экстравагантного режиссера. Так я там такого насмотрелась, что до сих пор в театр не хожу».

Но я отвлекся, возвращаюсь к записке о животных. Осенью я с женой был в Сочи. Мы зашли в пивную. Разливное пиво я иногда себе позволяю, оно меньше вредит здоровью. Заказали копченую курицу, хачапури, орешки и т. д. Подошел облезлый кот и стал мяукать, прося еды. Я бросил ему несколько кусков, кот приободрился, вскочил на лавочку возле меня и хотел потереться. Я жестко хлопнул ладонью по скамейке: «Брысь!»

— Зачем ты прогнал его? — удивилась жена. — Сначала прикармливаешь, а потом прогоняешь?

— Между человеком и животным всегда должна быть дистанция, — сказал я. — Помнишь, у Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Если бы я стал его гладить, эта эмоция продлилась бы дольше, и мне нужно было бы уже забирать его с собой. Если бы я после этого его оставил и ушел, это было бы уже в какой-то степени предательством.

Еще одна ситуация. Летом я был в гостях у приятелей. Ко мне подошла собака и положила голову на колени. Я погладил ее. Шерсть была необыкновенно шелковистая и пес был очень добродушным. В какой-то момент я почувствовал, что нужно немедленно остановиться и отогнать собаку. Пошло внутреннее прирастание, а это разрушает душу. Наверно, это сделано свыше, специально, чтобы мы помнили о Боге.

И чем меньше любви к Богу, тем больше опасность прирастания душ друг к другу и тем меньше чувства любви люди друг к другу испытывают. А если технику безопасности не соблюдать, то начинается прирастание душ, а дальше: шаг вправо, шаг влево — расстрел. И не имеет значения, кого связывают эти отношения, людей или животных. И мы оказываемся в безвыходной ситуации. Мало любви — слабеем, болеем и вырождаемся. Много любви — привязываемся, ненавидим, болеем, умираем.

Почему деревенские жители душевно были здоровее городских? Потому что постоянно работали, а это делает человека добродушнее. Потому что держали скотину, которую осенью нужно было резать. Значит, нужно держать дистанцию с любым животным, не привязываться к нему. А поскольку человек существо цельное, то отношение к живому существу у него тоже цельное. Как мы относимся к людям, так мы будем относиться и к животным. Как мы относимся к животным, так мы будем относиться к другим людям.

Как появляются на свет преступники? Сначала родители, забыв о Боге и любви, попустительствуют своим желаниям и сращивают свои души. Любой человек внутренне должен быть абсолютно одинок. Тогда для преодоления этого одиночества он будет стремиться к единению с Богом. Если же внутреннего одиночества не хватает, человек внешне должен стать одиноким. Поэтому люди уходили в монастырь, затворничество, давали обет молчания. Если же для человека высшее счастье — это внутреннее единство с любимым, то такое мировоззрение неизбежно приведет к внешнему одиночеству. То есть будут измены, разводы и т. д. Но это еще не самое страшное. Рождаются дети, лишенные душевного иммунитета. Малейшие теплые чувства к другому — и душа тут же начинает прирастать. И как бы странно это ни звучало, для спасения своей души человек становится преступником. С одной стороны, он чувствует, что не может любить других людей, это для него опасно. А с другой стороны, чувствует, что самое лучшее отношение к другому человеку — как к бычку, которого осенью ты должен забить. Соответственно и чувства ровные, спокойные, без надрыва.