Алексей Ксендзюк - После Кастанеды: дальнейшее исследование

Например, визионеры Меркавы, желавшие узреть Престол Божий, могли целую неделю провести, уткнувшись лицом в колени и повторяя священные имена Бога, что, в свою очередь, вызывало специфический дыхательный ритм и нарушало целый ряд стереотипов движения и дыхания.

Вышеупомянутые процедуры, естественно, сдвигали точку сборки, а повторение тайных ивритских имен вызывало галлюцинирование одного и того же толка.

Сексуальный аскетизм, с одной стороны, вызывал накопление психической энергии, толкающей точку сборки, и потому он может быть отнесен к древнейшим психотехникам общего характера (маги тоже пользовались воздержанием для достижения перцептивного экстаза на фоне смещенной точки сборки). С другой стороны, на более поздних этапах он отражал идеологическую установку мистицизма, требовавшего восстановления "первородной чистоты" как обязательного условия вхождения в "высшие планы" бытия.

В дальнейшем аскетизм все более переставал быть собственно психотехникой; он отражал те или иные стороны религиозной, мистической доктрины, исполняя роль разве что самовнушения.

Например, эмоциональный аскетизм — отказ от положительных эмоции, от обычных радостен физиологического характера (еды и т. п.) — привносил в жизнь адепта только бессмысленное однообразие и серую, унылую пустоту, отсутствие естественных, ободряющих впечатлений; исключительно религиозное отвращение к тварному (сотворенному) миру и перенос любого эмоционального удовольствия в мир потусторонний, Божий, трансцендентный.

На определенном этапе аскетизм в качестве религиозной практики потерял смысл.

Религиозная доктрина определяла, нужен тот или иной вид аскезы, исходя из представлений о целесообразности божественных актов. Идея греха в дальнейшем определила весь смысл самоистязания. Поскольку человек изначально грешен (согласно иудейско-христианской традиции), то любая его деятельность, не ведущая к прославлению Господа, a priori излишня.

Так возникали новые виды аскетизма: коммуникативный, интеллектуальный, эстетический и проч.

И действительно: что может сказать грешный язык? Его удел — суесловие, тщетные разглагольствования, которые могут служить разве что разжиганию тщеславия и гордыни. Монахи принимали обет молчания, дабы не потакать земным желаниям и целиком сосредоточиться на Божественном. Но, с психологической точки зрения, они ничего не достигали. Молчание как жертвоприношение служило поводом для гордыни точно так же, как и неумеренная болтливость.

Зато аскеза такого рода консервировала дефекты и несовершенства; более того, она их усиливала и закрепляла, направляя высвободившуюся энергию на ужесточение избранной позиции — в конечном счете на ужесточение фиксации определенного положения точки сборки.

Таким же образом религиозная метафизика утверждала необходимость интеллектуального аскетизма (ибо разум человеческий грешен; и Христос говорил о том же: детям, неразумным и юродивым Отец приуготовил Царствие Небесное). Разум — детище Дьявола — способен лишь вводить в заблуждение, искушать, подвергать сомнению. Вера и разум несовместимы: одно обязательно требует отсутствия другого. В частности, если верить христианской теологии, именно по вине развившегося интеллекта мы потеряли способность совершать чудеса.

Интеллект привел к угасанию веры, а только вера способна "двигать горы". Как видите, интеллектуальная аскеза — результат умозаключений, выведенных из Священного Писания.

Аскет, отказавшийся от собственного разума, заметно отличается от воина, идущего по пути знания дона Хуана. Если первый умерщвляет свой разум тем же способом, каким он умерщвляет, скажем, плоть, то второй находит интеллекту подобающее место, где последний может бесконечно развиваться, ничуть не причиняя ущерба основному импульсу, движущему его по "пути сердца".

Знание дона Хуана Матуса, будучи своеобразным вариантом магической дисциплины, не подчиняется метафизической догме. Воин трезво оценивает ситуацию и открывает в ней как отрицательные, так и положительные стороны.

Интеллект действительно препятствует любым психоэнергетическим изменениям; однако он же спасает воина от падения в пропасть бессмысленности, где человек (даже превратившись в мага) теряет практически все свои способности. Поэтому воин превращает разум в послушное орудие — отключает его на время, если это необходимо, отодвигает в сторону или возвращает назад, чтобы проанализировать необычную ситуацию с точки зрения абстрактного мышления.

Мне доводилось встречать "интеллектуальных аскетов" как христианского, так и индуистского толка. Эти люди ничего не читают, не слушают радио, не смотрят телевидение, не касаются газет и журналов. Некоторые даже отказываются слушать музыку, если она записана цифровым способом. В целом они оставляют впечатление людей неполноценных — их память и внимание атрофировались за годы бездействия, их способность к простейшим умственным операциям настолько ослабла, что их деятельность в этой области нуждается в постоянном контроле. Не думаю, что подобное состояние угодно Высшему Существу, которому они с такой страстью поклоняются.

Что же касается эстетического аскетизма, то его последствия уродуют психику, как я думаю, в наибольшей степени, а ведь именно он подспудно внушается в первую очередь христианством.

Красота Мира, постоянный и вездесущий источник светлой силы, радости и покоя, перечеркнута голословным утверждением о грехопадении, осквернении сотворенного мироздания — утверждением о том, что теперь вселенной правит Сатана, а стало быть, все здесь изуродовано его присутствием, все очернено, и только сердце истинно верующего — место, где совершается молитва, место, куда не добрался Враг рода человеческого.

Индусы, даосы и дзэн-буддисты верят в красоту сотворенного; в этом смысле их религия чище и благородней нашей.

Они не отвергают эту прекрасную Землю, каждый день дарующую нам неисчерпаемое изобилие чудесных творений, каждое из которых — маленький шедевр, достойный самых высоких чувств.

Вспомните, с какой особенной любовью созданы китайские пейзажи, как индусы воспевали красоту лотоса, из мутного ила вынесшего нежнейшие краски, в которых художник легко увидит закаты и восходы, устремленную ввысь чистоту, в которой каждый лепесток — незапятнанное ничем сознание, белое пламя восходящей в вечность души.

Отказаться от дарованной нам красоты — даже для религиозного человека — недопустимое пренебрежение.

Если же говорить о традиции дона Хуана, то здесь красота Земли одновременно и спасает, и поддерживает в тяжелые минуты, и развеивает иллюзию одиночества, и окрыляет, и дает энергию, чтобы совершить важный шаг на пути. В подобном случае аскеза не нужна и просто вредна, ибо изолирует человека от мира.