Лев Шестов - Афины и Иерусалим

Всемогущий Бог, сотворивший все из ничего (лат.).

Мой ужас, мое отвращение, мое сострадание, все доброе и все дурное во мне слились в один рвущийся из меня крик (нем.).

Вызывание страшного решения (нем.).

Лютера я никогда ничего не читал (нем.).

Свет закона (лат.).

Тьма веры (лат.).

Воскресший Орфей (лат.).

Когда страшно, время идет медленно; когда очень страшно, замедляется и само мгновение, когда же смертельно страшно, время окончательно останавливается. Хочешь бежать как можно быстрее – и не можешь двинуть ногой; хочешь пожертвовать всем на свете, чтобы купить только одно мгновение, – и тут же уясняешь, что оно не продается, ибо это зависит не от чьей-либо воли или способности бежать, а от милости Божией (нем.).

Вопреки мнению некоторых комментаторов, столь характерный для всего киркегардовского мышления термин «Абсурд» заимствован им не у немецких философов, а у Тертуллиана, которого Киркегард очень чтил и которому он, как и многие в прошлом веке, приписывал знаменитое «credo quia absurdum» (верю, потому что нелепо).

Поглупеете (фр.).

Должен почитаться не мыслящей вещью, а презреннейшим ослом (лат.).

См. последнюю главу моей книги «Potestas Clavium».

Отстранение этического (нем.).

Неведение о ничто (нем.).

В своей книге «Власть ключей», говоря о созданном Сократом мире «добра», я характеризовал его следующими словами: «мир этот не знает границ и пределов, он дает приют у себя миллиардам людей и всех до полного удовлетворения накормит своей духовной пищей. Все желающие войти в него – дорогие и желанные гости… Там совершаются чудеснейшие превращения, там слабый становится сильным, ремесленник – философом, бездарный – одаренным, безобразный – красавцем». Когда писались мной эти строки о Сократе, я Киркегарда совсем не знал.

Бог не имеет никакого намерения или конечной цели (лат.).

«Дух средневековой философии» (фр.).

Греческая мысль не дошла до той существенной истины, которую сразу же и без тени доказательства высказывает Библия: «Слушай, Израиль: Господь Бог наш, Господь един есть» (фр.).

И здесь еще ни слова о метафизике, но – Бог сказал, дело решенное. Именно «Исход» устанавливает принцип, которого отныне будет держаться вся христианская философия (фр.).

Нет ничего более известного, чем первый стих Библии: «В начале Бог сотворил небо и землю». Здесь еще нет ни следа философии. Бог не дает никаких метафизических обоснований, утверждая свои деяния, как не дает и определения того, кто он есть (фр.).

Самая первая заповедь такова: Слушай, Израиль… Итак, это credo in unum Deum [верую во единого Бога] христиан, первое положение их веры, явилось сразу как рационально не сокрушимая очевидность (фр.).

Открывая такой простой формулой (в начале сотворил Бог небо и землю) тайну своего творческого деяния, Бог как бы произнес одно из тех загадочных, издавна искомых слов, в существовании которых никто не сомневался, как никто не сомневался и в том, что их не найти, пока они не будут произнесены, чтобы в тот же момент поразить всех своей неодолимой очевидностью (фр.).

Религиозные истины, – глубокомысленно заметил Лессинг, – безусловно, не были рациональными, поскольку даны в откровении, но они были открыты, чтобы стать рациональными (фр.).

Не все, может быть, но, по меньшей мере, некоторые, и в этом смысл вопроса, на который мы попытаемся найти ответ в следующих лекциях (фр.).

Родство этих доказательств бытия Бога с доказательствами св. Августина и даже св. Фомы (фр.).

Держится идеей всемогущего Бога, который, некоторым образом, создал сам себя, на еще более прочном основании создал вечные истины, включая математические, а также сотворил мир ex nihilo [из ничего (лат.)] (фр.).

Это вовсе не речь человека, считающего себя прямым наследником греков, как будто между ними и им ничего не было (фр.).

Если бы частенько не забывали, что его «Критика чистого разума» дополняется «Критикой практического разума». То же можно было бы сказать и о наших современниках (фр.).

Чтобы метафизическое положение стало рациональным, недостаточно забыть о его религиозном происхождении. Нет, для этого нужно будет изгнать из самой философии и из всей ее истории Бога Декарта, Бога Лейбница, Мальбранша, Спинозы и Канта, ибо без Бога Библии и Евангелия Бог этих философов мог бы существовать не более, чем Бог св. Фомы (фр.).

Чем более философия становится истинно философией, тем более она становится христианской (фр.).

Вывод, к которому подводит наше исследование или, лучше сказать, пронизывающая его основная идея, заключается в том, что все идет так, как если бы иудео-христианское откровение было религиозным источником философского развития, а главным свидетельством такого развития была в прошлом эпоха латинского средневековья (фр.).

Можно с полным правом задать вопрос, возникла бы когда-либо христианская философия, если бы не существовала философия греческая (фр.).

Если мы обязаны Писанию тем, что обладаем философией христианской, то греческой традиции христианство обязано тем, что обладает философией (фр.).

Платонизм и аристотелизм продолжали жить новой жизнью, соучаствуя в работе, на которую сами не были способны. Именно благодаря им средневековье смогло создать философию. Они преподали ему идею perfectum opus rationis [совершенное произведение разума (лат.)]. Они не только озадачили средневековье проблемами, но и сообщили ему разумные принципы, задающие пра-вила решения подобных проблем, а также – саму технику их обоснования. Долг средневековья Греции огромен (фр.).

Без тени, без следа доказательства (фр.).

Метафизика «Исхода» подчиняет разум и его предмет Богу, от которого зависит их существование, она, стало быть, пронизывает эпистемологию до основания. Она вносит в нее новое, неведомое древним понятие сотворенной истины, свободно подчиненной Существу, образующему ее начало и ее конец, ибо она существует только благодаря ему, и только оно одно может ее совершенствовать и восполнять (фр.).

См. Эт. Ник. 1140b 31: ἐπιςτήμη περὶ τϖν καθόλου ἐστιν ὐπόληψις καὶ τω̃ν ἐξ ἀνάγνης – знание есть восприятие всеобщего и необходимого, – оттого (Ibid., 1139 b 25) всякому познанию можно обучить и всякое содержание познания может быть передано другим.