Владимир Данченко - Эволюция сознания в документах

Некрасов начал писать стихи про народ. А так как он вырос в затхлой атмосфере крепостного села, в окружении забитого народа, который даже не слыхал о том, что земля круглая, его произведения производят на меня впечатление какого-то страшного сна. Когда я берусь за книгу Некрасова, у меня сразу портится настроение. Поэтому я стараюсь за них не браться.

Под конец я выскажу свое мнение о творчестве Некрасова. Не знаю, что там в книжке написано, а я считаю, что Некрасов своим творчеством ничего нового нам не сказал, переворота в литературе не сделал и поэтому значение его не очень большое. Передавать в стихотворной форме свое настроение умеет, но... (Окончание отсутствует - прим. сост.).

6. Из тетради по украинской литературе, 1970-71 учебный год

Iдейний змiст оповiдання "Три як рiднi брати"

Через весь твiр червоною ниткою проходить iдея безкорисної дружби мiж народами, iдея iнтернацiоналiзму та експрорiацiї експропрiаторiв. "Так далi не можна!" - схвильовано каже автор. Справдi, далi неможливо це терпiти: зазiхання напiвфеодальної адмiнiстрацiї на свободу людини та її гiднiсть. Брат Онуфрiй пише бiдному жовнiру: "Останнi волики продав."

Але в кiнцi дзвоном дзвенить iдея iнтернацiоналiзму: українець, нiмець, словак - брати. Разом нiякi негоди не страшнi. Подiї твору стверджують народну примовку: "Одна голова добре, а три краще." Я дуже люблю твори про iнтернацiоналiзм та дружбу.

7. Сочниение по украинской литературе, 1970-71 учебный год

"Боротьба Грабовського за високу iдейнiсть мистецтва"

Iдея боротьби за всоку парiйнiсть мистецтва червоною ниткою проходить через усю творчicть Павла Арсеновича Грабовського. Все для народу, для його самоствердження, розумiння власної ролi в миротворчому процесi iсторичної дiалектики. Пролетарiатовi треба дати точку опори - i вiн переверне свiт! Ця думка також проходить червоною ниткою. Смерть катам бузувiрам! Пролетарiатовi необхiдно стати гегемоном, - iнакше нiчого не вийде: "Уперед, хто не хоче конати!"

Так, уперед, уперед i уперед кличе революцiйна лiрика Павла Арсеновича. Його глибоке розумiння безупинностi та неминучостi iсторичних процесiв, далекогляднiсть та безпомилковiсть виражається в єдинiй, мiцнiй як легована сталь фразi: "На чорнiм тлi ви бачитесь менi" (про буржуїв-кровососiв).

Я з неминучим захопленням ще i ще раз вдивляюсь в статечний хiд його генiальної думки. Скiльки в нiй жаги, революцiйного темпераменту, непримиренної лютi до капiталiстичного суспiльства, яке нiвечить в людинi Людину, висуває та заохочує вiдродження низьких тваринних iнстинктiв, iнстинктiв самознищення.

"Нехай вони, кохаючись на лонi..." Нi, не кохатись на лонi, а рвати кайдани, змайстрованi банковим капiталом закликає поет, засуджуючи "людцiв, що до вiтхнення здатнi". За високу iдейнiсть, цiлеспрямованiсть та непiдкупнiсть в мистецтвi вiддає свiй голос Павло Арсенович Грабовський. I вiн не помилився, виступаючи проти пiїтiв чистого мистецтва.

Велика Жовтнева соцiалiстична революцiя назавжди ствердила вiрнiсть його поглядiв на завдання митця.

8. Сочниение по украинской литературе, 1970-71 учебный год

(Название отсутствует)

Iмперiалiсти хотiли знищити молоду Радянську державу, "згасити пожежу революцiї". З цiєю метою навеснi 1918 року мiжнародний капiтал розпочав iнтервенцiю, чим вiдкрив одну з найбруднiших сторiнок своєї i без того бридкої iсторiї. Експлуататори з огидною хитрiстю вирiшили задушити нашу країну чужими руками: крiм своїх експедицiйних корпусiв вони ввели в дiю внутрiшню контрреволюцiю, що отруйним скорпiоном причаїлася серед червоних квiтiв революцiйних перетворень. "Всi знають, - писав Ленiн, - що проти нас пiшли бiлогвардiйцi на заходi, на пiвднi, на сходi тiльки завдяки допомозi Антанти".

Таким чином, в боротьбi проти Радянської держави об'єдналися двi сили iмперiалiзм, що органiзував злочинну воєнну iнтервенцiю, i не до кiнця розчавлена контрреволюцiя. Їх пiдступнi зусилля й розв'язали вiйну.

З перших же крокiв вiйна почала залишати за собою великi кривавi плями. З самого початку контрреволюцiя показала свою садистсько-тваринну морду з-пiд маски гуманiзму i прогресу. 20 вересня було розстрiляно 26 бакiнських комiсарiв. 30 серпня було вчинено замах на вождя революцiї Володимира Iллiча Ленiна.

На цей акт бридкого звiриного терору ВЦВК вiдповiв червоним революцiйним терором: мали бути розстрiлянi всi причетнi до бiлогвардiйських органiзацiй... (конец отсутствует)

9. Письмо к №44, лето 1971

Здравствуй, милый друг.

Оказалось, что все прекрасно.

С семи до двух кидаем землю, а потом пьем самогон с местными боссами. Клиентура подобралась классическая. Хавают "веселых ребят" и "семь ребят о любви поют чуть осипшими голосами". А еще романтику, Грина, бригантину и Алые паруса. Дофига полубандитов, а один даже знает Костю Кота. Все они милые люди. Мальчик, с которым я приехал, пиздецовый. Носит амулет и хавает бит. Имеет "БЭК" полностью, а также слова к нему. У него вообще много слов и ежели ты захочешь, я тебя с ним совокуплю. Он отличен и один его рукописный песенник то уже море кайфа. Я пропил две пары носков и бутылку разбавителя. Во время дождя мне в грудь льется вода. Укушен пчелою в ногу. Утопил очки. В субботу постараюсь приехать. Тут сплошная романтика и много чув. Слышал по радио интервью с капитаном рефрижератора "Ван Гог" и вхезался. Ну, досвидания. Привет маме.

P.S. Как можно больше! Любой ценою достань мне дрожжей! Пачка стоит 7 коп. Тут за нее дают 80. У меня нет денег! Любой ценой! Дрожжи! А!

10. Уцелевшая часть романа "Меловые холмы штата Мэн", 19711

Она была давно мертва. В яростном лунном свете сквозь лопнувшее голубенькое платьице виден был вздувшийся перламутровый живот. Ее божественно-тонкие длинные ноги по сравнению с ним казались еще более тонкими и длинными. В окно билась ночная бабочка. Я постоял, прислушиваясь к ее несмелому трепетанью, вплетавшемуся в просачивающийся из далекой в темных коридорах ванны звук тяжело падавших капель, затем, зажав нос, вышел.

Рано ушла, подумал я. Она была слишком хороша для несложной любви мужчины. Роса холодила ноги сквозь ядреную обувку. Отодрав доску и с трудом вылезая на дорогу я вспомнил, что забыл запереть дверь. Пришлось опять отдирать доску, после чего, забравшись назад в сад, я вспомнил, что возвращаться не к добру, однако было уже, пожалуй, поздно и зашагал к дверям. В неверном лунном свете я увидел надпись мелом на дверях: To eat. Я отшатнулся и вовремя. Сверху прыгнуло что-то в ватнике, оскалив зубы. Я двинул его локтем в зубы, а потом свинчаткой сверху. Он скатился с крыльца, гремя разводным ключом, затем, присев, метнул им в меня. Ключ прошелестел над моей головой и с шумом выломил притолоку. В округе залаяли собаки.

- На помощь! - сипло закричал он. Я ударил его под ложечку и сломал позвоночник. Он захрипел и осел. Прочих я разметал скоро, орудуя штакетиной. Одного особо упорного я развалял до подметок.