Тьюсдей Рампа - Я верю

— Так.

И тогда сержант, как представитель закона, сказал:

— Ладно, забирайте тело, но предоставьте в наш участок подробнейший отчет как можно скорее. Он должен быть у суперинтенданта до завтрашнего утра.

Врач сказал:

— Мне придется обо всем известить Коронера. [5] Коронер — следователь, ведущий дела о насильственной или скоропостижной смерти. — Прим. первод. Возможно, он пожелает произвести вскрытие.

Врач и сержант уехали. Владелец похоронного бюро вежливо прогнал дворецкого, лакеев, экономку и горничных, а затем двое его служащих поднялись по ступенькам, неся с собой легкий гроб. Вместе они положили гроб на пол рядом с ванной и сняли крышку. Гроб был на четверть заполнен опилками. Затем они вошли в ванную и, подняв тело, бесцеремонно уронили его в опилки, что были в гробу, тщательно закрыв после этого крышку.

Небрежно они ополоснули свои руки под краном и, не найдя нигде чистых полотенец, вытерли мокрые руки о занавески. Затем они вышли в коридор, истоптав наполовину свернувшейся кровью весь ковер, что лежал в коридоре.

Ворча, они подняли гроб и направились к лестнице.

— Вы, парни, помогите-ка нам! — обратился владелец похоронного бюро к двум лакеям. — Возьмитесь снизу, чтобы он не вывалился. Двое мужчин подбежали, и с их помощью гроб был благополучно снесен по лестнице, доставлен на улицу и плавно установлен в крытый черным тентом фургон. Владелец похоронного бюро влез в фургон, двое его помощников сели на козлы, поводья натянулись, и лошади легко пошли неторопливым шагом.

Сержант Мердок снова тяжело поднялся по ступеням и вошел в ванную. Пользуясь тряпкой, он поднял раскрытую бритву и отложил ее в сторону. Затем он осмотрел помещение в поисках других предметов, которые могли бы служить вещественными доказательствами.

Прилипший к потолку дух сэра Алджернона в полном очаровании взирал на это свысока. Вдруг по какой-то причине сержант Мердок поднял глаза к потолку, издал испуганный вопль и упал, ударившись головой о сиденье унитаза с такой силой, что оно треснуло. С этим дух сэра Алджернона исчез, а сам он потерял сознание, сохранив в своей памяти лишь странный приглушенный гул, таинственное потустороннее вращение и облако клубящейся черноты, подобное дыму от керосиновой настольной лампы, фитиль которой подняли слишком высоко, да так и оставили без присмотра.

И тьма обрушилась на него, и дух сэра Алджернона утратил интерес к происходящему, по крайней мере, на какое-то время.

Алджернон Реджинальд Сент-Клэр де Бонкерс метался в забытьи, похожем на глубокий наркотический сон. Странные мысли роились в его наполовину угасшем сознании. До него доносились то мощные всплески небесной музыки, то дикие переливы адских звуков. Алджернон беспокойно метался и, однажды пошевелившись, в какой-то момент просветления, к своему удивлению обнаружил, что его движения замедленны, как будто он погружен в клейкое, вязкое месиво.

Алджернон Реджинальд Сент-Клэр де Бонкерс проснулся, как от толчка, и попытался встать, но это оказалось не так-то просто. Теперь он мог двигаться только очень медленно. Его охватила паника, и в отчаянии он попробовал молотить кулаками воздух, но, увидев, что его движения стали замедленными и плавными, довольно быстро успокоился. Он ощупал свои глаза, чтобы узнать, раскрыты они или закрыты, поскольку не видел света. Независимо от того, были его глаза открыты или закрыты, ощущение света отсутствовало. Он опустил руки, чтобы ощупать свою постель, но тут же взвизгнул от ужаса, поскольку никакой постели под ним не было. Он находился в подвешенном состоянии — по его собственному определению: «как рыбина в бочке с рассолом».

Какое-то время он слабо молотил руками, как пловец, пытаясь от чего-нибудь оттолкнуться и добраться хоть куда-нибудь. Но чем сильнее он толкался распростертыми руками и брыкался ногами, тем сильнее «что-то» удерживало его на месте.

К его удивлению, несмотря на все эти попытки, он не запыхался и не ощущал усталости. Поэтому, осознав тщетность физических усилий, он спокойно лег и задумался.

— Где я был? — попытался припомнить он. — Ах да, вспомнил! Я хотел покончить с собой. Я решил, что нет смысла продолжать жить так, как я жил, будучи лишенным женского общества из-за своего увечья. Какое это было несчастье, — пробормотал он. — А все этот подлый бур, который выстрелил мне прямо ТУДА!

Несколько мгновений он лежал, думая о прошлом, вспоминая бородатого бура, который поднял тогда свою винтовку и намеренно, абсолютно намеренно направил ее не для того, чтобы убить его, но с определенной целью — говоря культурным языком — чтобы лишить его мужского достоинства. Он припомнил «почтенного викария», который всегда рекомендовал дом Алджернона как очень безопасное прибежище для девушек-служанок, стремившихся заработать себе на жизнь. Он также вспомнил своего отца, который сказал ему, еще школьнику: — Что ж, Алджернон, рад сообщить, что пришла пора тебе узнать новые стороны жизни. Пора тебе воспользоваться некоторыми из тех девушек, что служат у нас. Тебе будет полезно поиграть с ними. Только не принимай это всерьез. Ведь все эти низшие классы существуют для нашего удобства, не так ли?

— Да, — думал он, — даже экономка усмехнулась своей особой тонкой ухмылкой, когда в дом наняли новую, чрезвычайно миловидную служанку. Экономка тогда сказала:

— Вы можете быть совершенно спокойны, дорогуша. Хозяин никоим образом не станет вас донимать. Он из тех жеребцов на нашем лугу, которым доктора… ну вы понимаете. Нет, здесь вам будет абсолютно безопасно, — и с этими словами экономка удалилась, коварно хихикая. Алджернон рассматривал свою жизнь в деталях. Резкий удар пули, и вот он сгибается пополам и его тошнит от боли. В его ушах все еще звучит хриплый смех старого крестьянина-бура, который говорит:

— Больше у тебя не быть девочка! Мой не даст тебе продолжить свой род. Теперь ты как евнух, которых мы слышать.

Алджернон почувствовал, как весь он зарделся от стыда, и вспомнил, что долго вынашивал план покончить с собой. Это желание возникло у него, когда он понял, что нет смысла жить в таком противоестественном состоянии. Он счел несносным обращение к нему викария, который, намекая на его увечье, сказал, что был бы рад, если бы столь благонадежный молодой человек помогал ему в организации собраний прихожанок, в работе швейного кружка, который собирался воскресными вечерами, а также в других подобных делах.

— Поскольку, — сказал викарий, — лишняя осторожность нам не помешает, верно? Мы не должны ставить под сомнение доброе имя нашей Церкви, не так ли?

А еще был доктор, старый семейный доктор Мортимер Дейвис, который заезжал к ним вечерами на своем старом коне Веллингтоне. Доктор Дейвис обычно располагался в кабинете, где они оба приятно проводили время за рюмочкой вина. Но это приятное чувство покоя рушилось всякий раз, когда доктор говорил: