Елена Кузнецова - Аяуаска, волшебная Лиана Джунглей: джатака о золотом кувшине в реке

Виделся он мне не в формате литературной сентенции «Бог есть любовь» — о чем любят писать на ветровом стекле автобусов и такси продвинутые водители Латинской Америки — хотя, в принципе, кто бы спорил. Меня только ставила в тупик ее смысловая наполненность, а главное, было неясно, как именно эту формулу следует применять в конкретной жизненной ситуации. Мой же форпост-источник, куда я надеялась проникнуть, описывался учеными в терминах биохимических, электрических и прочих реакций, которые обеспечивают функционирование физического тела и которые можно отследить на уровне эмпирического опыта и ощущений. А в разведку я устремилась потому, что задумала к источнику передислоцироваться и закрепиться у него на все обозримое будущее. Оставалось только выяснить, какие туда ведут ранее нехоженные мной тропы.

Но все события, ведущие к заветному форпосту, еще впереди, а сегодняшний день пока только начинается — даже стакан апельсинового сока на базаре — и тот еще впереди. А пока я сижу на речном обрыве под высокими деревьями, а внизу степенно несет свои воды река Укаяли, приток Амазонки. Вдруг звук воды неожиданно почему-то возникает не внизу, где ему положено быть, а в воздухе, прямо надо мной. Я сначала подивилась таким чудесам, но потом вспомнила, что этот странный звук издает птица с каким-то совершенно невыговариваемым именем — как мне его сказали, так я его в ту же секунду и забыла. А звук у нее такой, словно с большой высоты в воду падает тяжелый предмет: резко, глубоко — и безвозвратно.

— Ну прямо, как и я, тоже вот как ухну в эту церемонию с аяуаской… — неожиданное думаю я с тревогой. — Одни только круги над головой и пойдут. Пойди потом выберись… — тут же опасливо добавил осторожный внутренний голос. — Ну ладно, посмотрим, что из этого выйдет… ждать осталось недолго.

Опять наступает тишина, и я оглядываюсь по сторонам. Раннее утро, земля вокруг меня темно-красная и еще влажная от предрассветной росы, но через пару часов наступит тропическая жара и скует физические тела и мыслительные способности людей. Оно и понятно: я нахожусь в джунглях Перу — или, по-другому говоря, в перуанской сельве.

Пока тут выбралась свободная минута, и я обозреваю утренние окрестности, наверное, мне следовало бы представиться. Кем я являюсь или кем представляюсь. Себе и окружающему миру.

Так вот, консервативного вида женщина. В очках. Средних лет. Зеленоватые глаза и волосы с красноватым отливом — спасибо тебе, «Велла»! Смуглая кожа — из кубанских казаков, если это как-то объясняет смуглую кожу. Греки принимают меня за свою. А евреи спрашивают: Вы в Канаду через Израиль приехали? А англичане говорят: Вы в какой части Бразилии живете? Ну, и так далее.

Самое интересное, что имя свое в последнее время я тоже потеряла. Родители нарекли меня Еленой, но грянула независимость Украины, и меня по паспорту переделали в Олену. В Канаде для простоты в общении коллеги стали звать Хелен. Потом по мере продвижения по служебной лестнице паспортное имя вернулось ко мне, но правила английской фонетики модифицировали его в Олину. Потом Олина упростилась до Лины. Вслед за этим откуда-то выплыло ранее мной неведанное и неслыханное имя Олеана, и оно тоже пошло в ход. В Латинской Америке по тем же причинам простоты и удобства ко мне обращаются как к Элене. От этого круговорота имен я временами теряю ориентацию.

Но затруднения, оказывается, не только у меня одной. Точно также как я теряюсь в своих именах, на западе — и востоке тоже — никто не может свести концы с концами и понять, почему это я твердо и незыблемо считаю себя русской.

— Но ведь родились и выросли Вы в Украине?

— Да.

— И гражданка Канады?

— Да.

— И какая же Вы русская после всего этого?

— Да. Русская. Потому что из Ялты.

А такой простой вопрос, как: where are you from? откуда Вы? — так он меня вообще ставит в тупик. Из Украины я уехала двенадцать лет тому назад, но Канада не стала моей долгосрочной средой обитания. Из Канады я тоже уехала, и после этого несколько лет перемещалась по Индии, юго-восточной Азии, Латинской Америке. Жила в Перу и Бразилии. Работала в Монголии и во Вьетнаме. Как такое сказать, чтобы было незатейливо и коротко, а главное — правдиво? А правда заключается в том, что от таких перемещений в пространстве постепенно соскальзываешь в экстерриториальность. И ответа на немудрящий вопрос: откуда Вы? — у меня просто нет. И ничего тут уже не поделаешь.

Еще заодно хочу на всякий случай извиниться: иногда кому — нибудь может показаться, что я избыточно употребляю слова из других языков. Это потому что я годами не говорю по-русски, и в голове у меня, как в беспрерывно работающем миксере, происходит смешение пестрых стран и разноязычных народов. А главное — говорю это как филолог — некоторые реалии лучше передаются именно английскими и испанскими словами или же на санскрите. Так что не обессудьте.

На этом я и остановлюсь. Больше мне про себя сказать нечего, ведь в этой истории я на второй роли наблюдателя и на третьей роли рассказчика. Так что нам пора вернуться в Тамшияку.

Так вот, когда пару дней тому назад я познакомилась с проводником, взявшимся сопровождать меня в сферы неизведанного, он тут же себя позиционировал, сказав, что никакой он не шаман. Что он, наоборот, курандеро, целитель.

— А шаманы что… — он махнул рукой куда-то вправо и в ту же сторону почему-то посмотрел, словно именно там, сплотившись в компактной группе, и расположились все дисквалифицированные им шаманы.

И его тон, и его жест ясно говорили о том, что на профессиональное уважение моего курандеро проштрафившимся шаманам рассчитывать не приходилось.

— Asi? Вот так? — вежливо спросила я.

— Si. Они только и умеют, что готовить аяуаску да поить ей иностранных туристов. И при этом еще целительство имитируют, — сказал он с легким возмущением в голосе. — А оно доступно на самом деле только курандерос.

— Asi? — еще раз для поддержания беседы вежливо спросила я.

— Si, — твердо ответил он и для пущей эмфазы остановил на мне свой немигающий взгляд и затем, словно чтобы внести окончательную ясность, веско сказал: — Спектр работы у курандеро гораздо шире, и дом настоящего курандеро всегда полон не заморских туристов, а местных пациентов.?Asi es — вот так!

Звали моего курандеро Вилсон, и когда я впервые попала к нему в дом, то действительно застала там местную пациентку. Она полусидела-полулежала в раскладном деревянном кресле, а он окуривал ее дымом мапачо. Мапачо — это такие сигареты-самокрутки из дикого табака, произрастающего в сельве. Пока я у него находилась, он курил их безостановочно, а между затяжками тихо пел заклинания и похлопывал терпеливую пациентку по голове веером из сухих плетеных листьев. С этим веером, кстати, мне тоже потом пришлось познакомиться поближе, правда, уже не в такой идиллической обстановке, которую я застала у него дома.