Юрий Фролов - Правда о зомби. Секретные проекты спецслужб

В семинарии и еще в некоторый период своей жизни, как отмечает Волкогонов, Сталин любил цитировать Библию. Странное пристрастие души, которой уже начало овладевать демоническое начало. Нам кажется, что Библия притягивала человека, тщательно скрывавшего свои жестокие, порочные черты, — притягивала своей мудростью, возвышенной одухотворенностью, неизъяснимой нравственной силой. Притягивала тем, чего не было в душе самолюбивого гордеца, ступившего на путь революционной борьбы. Волкогонов пишет: «На II съезде РСДРП, который проходил в Лондоне в церкви Братства (не жестокая ли ирония судьбы: разрушители собираются в храме?! — Лет.), Сталин в беседе произнес, что Священное Писание гласит: „Повяжи свою шею истиной и милостью“. И при этом пошутил (!), что милость ему вроде бы ни к чему, а истиной он должен еще овладеть».

В этой трактовке реалиста Волкогонова скрыта еще одна важная мысль мистического плана. Согласитесь, что даже в самых точных фактах всегда есть определенная недосказанность и более глубокий смысл. Так — ине без основания — считали древние мудрецы Греции. Речь идет о глубинной связи вещей, событий и человеческих действий в природе.

Говоря, что милость ему ни к чему, Сталин одновременно перед партийным собеседником подчеркивал свою атеистическую позицию и выказывал уже созревшее в тайниках души решение: добиться если не власти, то высокого положения в партийном движении, но, если потребуется, прийти к цели по трупам соратников. Это и стало происходить в реальности в 1929 году, когда Сталин почувствовал, что достаточно укрепился в партийных верхах, и пришел к выводу, что пора кончать с правой и левой оппозицией.

Прежде чем рассмотреть вопрос о психологическом состоянии Сталина в период проводимых им репрессий, рассмотрим заключительную часть его фразы о том, что «милость ему вроде бы ни к чему». Затем он сказал, что истиной должен еще овладеть. Какой истиной? В этом, кажется, заключается важный мотив к пониманию его дальнейшего душевного перерождения. Можно предположить, что в партийной беседе на II съезде РСДРП истину он понимал двояко: дальнейшее развитие марксистского движения в России и свою роль в нем, а также — истину проникновения в высшее руководство власти в случае успеха большевиков. А это уже был его глубоко личный вопрос, «святая святых высокомерно мстительной и властолюбивой натуры».

В портретах, данных Волкогоновым, Буллоком и другими авторами, Сталин, восходя по ступенькам партийного руководства, внешне выглядел убежденным атеистом. Однако Волкогонов тактично оговаривается при этом: «.отношение Сталина в личностном плане к Богу, думаю, остается его личной тайной». Добавим, что не все понятно и с отношением Сталина «к черному мистицизму». А ведь с этой позиции его безжалостное хладнокровие при устранении соратников в 30-е годы приобретает иное объяснение, иной оттенок — немного запредельный для привычного понимания поступков тирана. Пытаясь набросать его мистический портрет, обратимся к метафилософу Даниилу Андрееву. Он имеет свой взгляд на проблему поиска Сталиным «истины». В понимании Д. Андреева Сталин с юности был подвержен демоническому влиянию, которое с годами все усиливалось.

Анализируя детскую фотокарточку Сталина, Даниил Андреев как духовидец, отмечает следующее: «Удивительно странный лоб, настолько сниженный и суженный кромкой черных, гладко прилизанных, надвинутых „как ермолка“ волос, что это производило бы впечатление дегенерации, если бы под волосами не обозначался поразительной формы череп — конический череп — не закругляющийся плавной линией назад, а вздымающийся вверх и вверх до самой маковки. Заостряясь, он наконец увенчивается той выпуклостью, которая говорит о высокой мистической одаренности. в очертаниях сухих и бледных, стиснутых губ — упорство, бессердечие и странная неинтеллигентная тупость. А глаза, напряженно сдвинутые, глядят так угрюмо, самоуверенно и с такой заведомой враждебностью ко всему, что перед ними находится, какой никогда не встретишь у ребенка».

Даже если подвергать сомнению оккультную оценку внутреннего образа Сталина по фотографии, то все равно характеристика образа, данная Даниилом Андреевым, полностью совпадает с реальными чертами характера зрелого «отца народов». Перечисленные «упорство, бессердечие, угрюмость, самоуверенность и враждебность»- отмечаются в характеристиках, данных Сталину различными знавшими его людьми в разные периоды его партийной деятельности. Что касается отмеченной Андреевым «неинтеллигентной тупости», то и этот штрих можно расценивать как внутреннее отталкивание, неприятие Сталиным светлого начала, существующего в нашей нелегкой жизни. «Мистическая одаренность», выделенная Андреевым, тоже проявила себя в реальной жизни в виде способности к учению в семинарии и феноменальной памяти. Однако весь портрет вполне объясняется и нормальной психологией образа: Сталин был из семьи, которая постоянно материально нуждалась, условиями быта и жизни и объясняется хмурость его лица на фотографии. Оспорить можно и трактовку неправильной формы черепа Джугашвили: история знает немало талантов в политике и науке, у которых линии черепа были далеки от совершенства, и среди этих людей находились как злодеи, так и гуманисты. Вспомним сластолюбивый и все же привлекательный в своей порочности лик садиста Калигулы — у него, судя по скульптурному изображению, череп не страдал явными отклонениями. И наоборот: талант своего времени математик и поэт Сирано де Бержерак очень часто со шпагой в руке вынужден был карать тех, кто издевался над его гротескным носом и вытянутым лицом. Лобастый и угрюмый Томазо Кампанелла и уродливый маэстро Паганини тоже получили от природы черепа отнюдь не классических скульптурных пропорций. Не будем судить, насколько ошибаются оккультисты при определении сущности человека по его внешнему виду. Согласимся лишь с тем, что Даниил Андреев верно схватил основные черты характера нашего персонажа истории, и сошлемся на то, что и современные физиономисты подтверждают мнение Д. Андреева. Впрочем, не будем увлекаться антропологической теорией с этим уклоном, так как она в некоторых аспектах смыкается с фашистской теорией расовой неполноценности.

Как на месте Сталина в водовороте кровавых событий революции было не попытаться «выплеснуться втихую правительственную заводь»? Что он и делал — методично и упрямо. Одержимость, крепнущая воля к власти постепенно парализовали капли человечности в его сердце. Об этом можно судить из беседы Сталина с Серебряковым, когда на вопрос об удачном дне Иосиф Виссарионович с циничностью восточного деспота отвечает: «Для меня это тот день, когда у меня возникает остроумный замысел виртуозной мести врагу, мне удается блестяще довести его до конца, прийти домой и спокойно уснуть». И он, не сомневайтесь, будет спокойно спать, когда во время репрессий полетят головы его оппонентов по партии справа и слева.