Татьяна Калистратова - Темная сторона России

Поутру мы выехали из города тремя микроавтобусами. Оказалось — едем снимать тех ребят, теперь уже матерых мужиков, которые копали в Мясном Бору еще в далеких восьмидесятых. По дороге историй наслушались — пруд пруди, и ехали с тяжелым сердцем. Все же Мясной Бор — местечко еще то, почти полмиллиона в этом бору сгинуло только с нашей стороны. Если еще и немцев приплюсовать, то наберется около миллиона, и это за неполных полгода! Как в воду глядели фашики, когда поставили здесь объявление: «Здесь начинается ад».

Бывалые поисковики неоднократно обращали внимание на то, что в местах массового нахождения убитых птицы и животные не селятся и вообще не появляются. Обстановка улучшается только после того, как останки перезахоранивают. А до этого творится в лесу полный беспредел: стоит остаться одному, как начинают мерещиться голоса, шаги и даже крики «Ура!», «Вперед!», атои просто «Аа-а-а-а-а-а, мать твою. так-растак. За родину!..» — словно неупокоенные души погибших до сих пор идут в свои атаки.

Местные жители, как говорят поисковики-ветераны, опасаются ходить в лес поодиночке даже днем. А уж ночью даже компанией — да ни за что! По твердому убеждению поисковиков, здесь, в Долине Смерти, на местах гибели Второй ударной армии, уже давно сосуществуют два параллельных мира. И временами в нашем проявляется тот, иной. Вот две истории.

Первые рассказы об этом госте дошли еще из середины семидесятых годов. Алексей Максимов, который копал тут в начале восьмидесятых, рассказал нам историю одной из жительниц окрестных сел.

Году в пятидесятом мне было десять лет. Родители ушли куда-то, а меня отвели к бабушке, жившей по соседству. Свет, как часто бывало, отключили, и вечерили мы со свечкой. Бабуля уже давно спать ушла, а я вдруг услышала стук в дверь. Открываю — стоит высокий худой парень лет двадцати, в каком-то рваном грязном камуфляже. Я, говорит, мимо шел, дом увидел и решил зайти. Хлебом не богаты? Да, отвечаю, сейчас принесу. И отрезала ему полбуханки, подаю. О, говорит, богато живете, хозяева. Взял и пошел. Потом обернулся и так посмотрел, что у меня — мороз по коже. Глазницы — как пустые, белые-белые. Я отвернулась, потом смотрю: а его и нет на дорожке. Хотя уйти незаметно так быстро он не смог бы — дорога-то одна.

Свое название деревня Мясной Бор носит с давних времен, а не получила после войны, как думала я, попав в эти места впервые. Несколько десятков лет здесь находилась крупная скотобойня — забивали скот (говорят, деревня называлась вначале не Мясной Бор, а Мясной Бой). Рассказывают, году в пятнадцатом прошлого уже двадцатого века один местный старичок, которого считали за деревенского сумасшедшего, неоднократно повторял, что, мол, это название совсем скоро себя оправдает. И много крови прольется на эту землю, и последующие поколения будут думать, что места эти названы так не из-за скотобойни, а совсем по другой причине. И когда началась Отечественная война, сбылось пророчество деревенского сумасшедшего.

Наслушавшись подобных пугалок, мы наконец-то приехали в Мясной Бор.

Навскидку так посмотришь — лес и лес. Нашли подходящую поляну — уже привычно разбили лагерь. На следующий день примерно определились с местами раскопов и съемок.

Встали рано, часов в шесть. Собрались и с лопатками, камерами отправились чуть в глубину леса, где копщики планировали по немецким картам раскопать что-то нераскопанное. Потом отправили в лагерь на стоянку одного из помощников оператора за лопатами, и в раскопки включились все.

Мы копали, рыли, расчищали, вытаскивали и складывали — кости, черепа, ложки, кружки, пряжки, солдатские медальоны — наши и немецкие, гранаты, пулеметы, автоматы. Кости и черепа были серо-желтые, в глине и песке. У многих не хватало зубов. Не поймите меня превратно, но, как до недавнего времени владелица стоматологической клиники, я не могла не обратить на это внимания. Маленькое отступление: стоматологи и иже с ними, когда знакомятся с вами, в первую очередь оценивают ваши зубы — их состояние, чистоту и «объем работы». Не шучу, правда. Профессиональное, наверное.

Так вот я, рассматривая черепа павших воинов, смотрела в том числе на зубы. И знаете, что самое интересное? У подавляющего большинства зубы были здоровые, крепкие, без кариеса и удалений. Такие зубы бывают у восемнадцатилетних ребят. То есть можно заподозрить, что в этом лесу, по большей части, семнадцати-восемнадцатилетних пацанов и положили. Только один череп из сорока попался мне с парой пломб и прокуренными зубами, а все остальные — й-эх. Даже подумать страшно.

Вечером у костра все были молчаливы. Странно, если бы было по-другому. Старожил раскопок Николай тихонько перебирал струны гитары и напевал. Это был чуть ли не гимн копателей — «Поисковая инструкция по безопасности № 1»:

Потные ладони вытри о рюкзак:

Свежая воронка позади, чудак!

Видно, рановато ставить в ноги крест —

Коль стукач не выдаст, так свинья не съест!

А ты, раскопавший меня молодец, руки свои береги,

Под землицей лежит командир и отец, и убитые нами враги.

Пулеметной лентой слава по чести,

А тротил — он горький, сколько ни сласти.

Детонатор вредно пробовать на зуб.

И не надо миной барабанить в дуб!

А ты, раскопавший меня молодец, руки свои береги,

Под землицей лежит командир и отец, и убитые нами враги.

За кольцо гранату тянешь из штанов —

Отойди подальше и бывай здоров.

Нервные снаряды Баха запоют,

Если по ним тупо молотками бьют.

Песенка эта поется на мотив известной советской: «Главное, ребята, — сердцем не стареть.» Черновато, однако.

Вскоре разошлись по палаткам. А на следующий день началась моя работа, потому как в лагере случилось аж три истерики. Вот как чувствовала, что надо успокоительного больше брать. С обеда следующего дня ввела непререкаемую норму для всего съемочного состава — пятьдесят граммов микстуры Кватера на человека три раза в день и перед сном добавку. Для особо нервных — «новопассит».

Работали строго по графику: подъем в семь утра, потом завтрак, выход на место — в девять. Возвращались около семи вечера. Копщики копают, операторы снимают, все остальные помогают всем подряд. И кости, кости, кости. Миллион костей и столько же железа. В сутки через руки ребят проходили сотни убитых людей. Они невесело шутили, что, ни разу не глянув в анатомический атлас, наизусть выучили весь скелет, до косточки, и за много лет уже умеют отличить по характерным чертам останков пол.

Переломы, огнестрелы и колотые, рубленые. Вся жестокость войны шла перед глазами непрерывным конвейером смерти. Возвращались, быстро ужинали и зависали у костра, отходя понемногу душой от дневных кошмаров эксгумации. Расходились около часа ночи, и каждое утро, с превеликим трудом отрывая голову от спальника, мучительно заставляли себя выбраться из нагретого плена в суровую реальность зябкого осеннего леса, где надо было копать, снимать, разбирать и отмывать. Карусель смерти вертелась уже неделю.