Юлиус Эвола - Метафизика войны

Чтобы достичь этой цели, необходимо вспомнить учение, уже знакомое постоянным читателям «Диорамы», которое, заметьте, не является плодом некого частного, пристрастного, философского измышления, а представляет собою скорее фактическую данность, объективно присутствующую в природе. Это учение об иерархическом четырёхчастном делении, которое интерпретирует недавнюю историю как инволюционный спад с каждой из четырёх иерархических ступеней к более низкой. Это четырёхчастное деление, напомним, есть то, что во всякой традиционной цивилизации дало толчок к образованию четырёх различных каст: рабов, буржуазного среднего класса, военной аристократии и носителей чистого духовного авторитета. В данном случае понятие «каста» означает не некое искусственное, произвольное формирование, как некоторые полагают, а скорее «место», объединяющее индивидов, разделяющих общую внутреннюю природу, сферу интересов, призвание и изначальные характеристики. Особая «истина», особые функции определяют касты в их нормальном состоянии, но никак не наоборот: касты не образуются из-за монополизации привилегий и образа жизни на основании более или менее искусственно установленного общественного порядка. Определяющим принципом всех институтов, формирующих такое общество (по крайней мере, в его наиболее аутентичных исторических формах), выступает понимание того, что не существует одного простого и универсального образа жизни, однако существуют несколько отдельных духовных путей, соотносимых с воинами, буржуазией и рабами, и что когда распределение общественных функций отвечает такому установлению, то существует порядок, «основанный на правде и справедливости», как говорит классическое выражение.

Такой порядок является «иерархическим» в том, что он предполагает естественную зависимость низшего образа жизни от высшего, и наряду с зависимостью, также и сотрудничество; задачей высших является достигнуть выражения и индивидуальности на чисто духовной основе.

Здоровой является только такая ситуация, при которой существуют эти ясные и естественные отношения подчинения и взаимодействия. Это можно пояснить на примере человеческого организма, который нездоров, если по каким-либо причинам физический элемент (рабы), вегетативный элемент (буржуазия) или неконтролируемая звериная воля (воины) занимает главенствующее место в жизни человека, и который здоров лишь тогда, когда дух представляет собой центральную и наивысшую точку опоры для остальных составляющих (которые, будучи единым целым, тем не менее, располагают частичной автономией; они живут своей жизнью и имеют собственные права).

Так как мы говорим здесь не просто о какой-либо из существовавших иерархий, а об «истинной» иерархии (это означает, что господствует и правит действительно высший элемент), необходимо обратить внимание на устройство цивилизаций, сердцем которых является духовная элита, а образ жизни рабов, буржуазии и воинов получает свою предельную осмысленность и высшее оправдание из-за связи с принципом, являющегося особым наследием духовной элиты, и воплощает этот принцип в материальной деятельности. Ненормальное же состояние устанавливается тогда, когда центр смещается от духовного принципа в сторону принципа касты рабов, буржуазии или воинов. Каждая из этих каст провозглашает свою иерархию и определённый тип взаимодействия, но каждый из них является всё более и более неестественным, искажённым и разрушительным, пока процесс не достигает своего предела — то есть системы, где видение жизни, типичное для касты рабов, становится всеобщим ориентиром и пропитывает собой все уцелевшие элементы организма общества.

В политическом отношении этот инволюционный процесс весьма заметен в истории Запада, и его можно проследить вплоть до настоящего времени. Государства аристократического и сакрального толка сменились монархическими воинскими государствами, в значительной степени секуляризованными, которые в свою очередь сменились государствами, управляемыми капиталистическими олигархиями (кастой буржуазии или торговцев), и, наконец, мы уже стали свидетелями тенденций к социализму, коллективизму и пролетарскому государству, достигших своей кульминации в большевистской России (каста рабов).

Этому процессу сопутствуют переходы от одного типа цивилизации к другому, от одного фундаментального смысла жизни к другому. И в каждой из таких фаз всякая концепция, всякий принцип, всякое установление предполагает иной смысл, отражая взгляды господствующей касты.

Это также верно и в отношении «войны», и теперь мы можем подойти к задаче, изначально поставленной нами, а именно определению различных значений, которые может приобретать сражение и героическая смерть. Война меняет своё лицо в зависимости от того, под знаком какой касты она ведётся. В то время как в периоде господства первой касты основанием для войны служат духовные мотивы, а её смысл ясно осознаётся как путь к сверхъестественным свершениям и достижению бессмертия героем (что является мотивацией «священной войны»), то в периоде правления воинской аристократии война ведётся ради славы и власти определённого властителя, которому демонстрируют свою верность, связанную с удовольствием сражаться ради самого сражения. С переходом власти в руки буржуазии происходят глубокие изменения: в этой точке воплощается и распространяется в массы понятие нации, формируется антиаристократическая и натуралистическая концепция родины, и воина сменяет солдат–гражданин, который сражается просто ради защиты или завоевания земли; войны, тем не менее, вызываются скрытым стремлением к превосходству либо тенденциями экономического и промышленного порядка. Наконец, последняя стадия, когда руководящая роль оказывается в руках рабов, уже смогла воплотить — в большевизме — иное значение войны, находящее своё выражение в следующих типичных словах Ленина: «Война между нациями — это детская забава, заботой которой является лишь выживание среднего класса, не волнующее нас. Настоящая война, наша война — это мировая революция ради уничтожения буржуазии и триумфа пролетариата».

С учетом всего этого становится очевидно, что понятие «герой» — это общий знаменатель для очень широкого спектра понятий и значений. Готовность умереть, принеся свою жизнь в жертву, может быть единственной предпосылкой с технической и коллективистской точки зрения, а также и с точки зрения того, что ныне принято именовать (весьма грубо) «пушечным мясом». Но также очевидно и то, что с этой точки зрения война не может представлять никакой реальной духовной ценности для индивида до тех пор, пока последний является «мясом», а не личностью — как в римской точке зрения. Эта последняя точка зрения является единственно возможной при условии, что существует двойное отношение средств к целям — когда, с одной стороны, индивид предстаёт как средство по отношению к войне, к достижению материальных целей, и в то же время война по отношению к индивиду предстаёт как возможность или путь к завершению его духовного пути, возможному через опыт героизма. Тогда возникает синтез, энергия и вместе с ней предельная эффективность.