Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

— Максимыч, назад! — старпом у руля, вцепился в колонку…

Нет ни лееров, ни матроса: не пронесло! И поволокло, поволокло “Альбатрос” в сторону, будто испытывали на излом, но через мгновение — затяжное, в трепете и вибрациях выравнивание киля… Новый крен, уже в обратную сторону!

Что там делается внутри судна? Как люди? По трансляции из машинного отделения крик: “В рубке! Вода в машине, пробоина!” Ну вот и началось… Однако спокойно, спокойно.

— Внимание экипажа! Объявляется общесудовая тревога. Аварийным партиям — стоять по местам! Стармеху срочно в машину! Боцман, в рыбцех!

Сколько раз отрабатывали учебные тревоги! Сколько недовольных всегда: зачем? для чего? только время теряем! А вот затем. Чтобы в подобной ситуации знать, что делать!

— Чиф, на курсе?

— Не слушается руля, Максимыч…

Нос задран, туда-сюда; виляет направо-налево, словно высматривает что в небе.

— В машине! Доложить обстановку!

— Максимыч, воды выше колена… Главный шипит…

— Пробоину определили?

— Ничего не видно, не подступиться!

— Люди все целы?

— Да, кажись, все. Отсылаю вахту наверх: и механиков, и мотористов.

Боцман из рыбцеха прорвался по трансляции:

— В рубке! Вода выше пояса, не пройти! Корма осела, сплошная круть-верть…

— Без лирики, боцман, твое мнение?

— Сорвало корму, Максимыч, ежели мое мнение. Тонем! Надо подавать SOS, если без лирики.

Идиот! Но — прав ведь он, прав.

— В машине! Машина — рубке!

Молчание. Покинули все машинное отделение. И правильно.

— Алексеич, чиф… в радиорубку, живо! Организуй “спасение наших душ”, об исполнении доложить! А теперь обращение к экипажу:

— Внимание! Команде надеть спасательные жилеты. Покинуть жилые и служебные помещения. Всем наверх! К шлюпочным палубам. Спасательные плоты — за борт!

Чиф снова в рубке, не паникует, умница.

— Радист на месте, Максимыч, стучит.

— Хорошо, Алексеич… Давай на левый борт. Организуй плоты, высадку экипажа. Я займусь правым.

— Катера тоже майнать?

— Кой к черту… провозишься! Плоты за борт в первую очередь. Через десять минут будет поздно.

Вот он, мой правый борт; ах, как задрало! Но работать можно, быстрей, быстрей! Боцман, друг, хорошо, что ты здесь, помогай! Спокойно, моряки, без паники. Да не толпитесь, говорю, без паники: живы будем не помрем. А коли суждено, так мы же люди: без паники!

Ну с Богом! Первый плотик, пошел! Ослабь линь, столкнули дружно серебристую “куколку”. Булькнула, пошла в глубину; линь разматывается, тугой, хорошо идет… Ну? Вырвется плот из глубины? Сработают компрессоры? Не подкачают? О, конец света, что творится!

— Чего ждете? Что столпились? Второй, третий, четвертый плоты — за борт!

Идет, идет, голуба, желтеет из глубины… Вывернулось резиновое наше спасение, дугами кверху.

— Не все сразу — по одному!

Какое… Плюхнулся кто-то на дугу; молодец, как учили, быстрее вовнутрь, голуба… Второй! Третий! Ох, бедняга, поторопился, не повезло… О борт его! О борт головой! Ах ты, сердешный…

— Без паники, моряки, спокойно!

Второй плот вывернуло из глубины. Хорошо, и этот сработал.

— Да не лезьте все в один плот!

Однако… однако “Альбатрос” почти лежит на борту… Или почти стоит на корме? Все, это конец, ждать нечего… Пора подумать и о себе, Максимыч, пора!

Как это в романах? Капитан покидает судно последним или не покидает вовсе. Добраться бы до каюты, смогу? Не смыло бы, добраться, добраться! Трапы какие-то, все дыбом, опрокинуто, без поручней не пролезть… А швыряет, швыряет! Но зачем я в каюту? Так надо, так надо — и это все. Ага, последний трап и направо… Или налево? Нет, налево — это к маркони. Стучит радист, все стучит. Милый ты мой! Отработал свое, отслужил до последнего…

— Радист! Семенов! Анатолий Ильич, немедленно покинуть судно, — трясу за плечо. — Дорогой мой, пора! Три минуты в запасе, не более!

И у меня три минуты. Три минуты на все.

Так, хорошо; наконец-то моя каюта. Теперь дверь на ключ — и рубить концы! Без лирики, капитан, без соблазнов, дело решенное.

Ну вот и все. Две-три минуты в запасе, а после… Но я же не виноват, еще есть шанс спастись. Еще успею!.. Отставить, без паники. Затаскают по судам, позору не оберешься… Как смотреть матерям и вдовам погибших в глаза?..

Где-то у меня коньяк… Ага, вот она бутыль, здесь. Ну, капитан, до дна. Прощай жизнь, прощайте все, не поминайте лихом!

Что там трещит и рвется по швам? О, какой шум, какая стена воды в коридоре… Перед глазами фото в тяжелой рамке… как оно в руках оказалось? Прощай, Вера дорогая, прощай и прости… Ишь ты, в тельняшке, в мичманке набекрень, морячка! Везде и всюду со мной и нынче до конца. Спасибо, милая. Ну все, по местам стоять, со швартовых сниматься… Якорь пошел!..

Уф, даже описывать тяжко. Тяжело сопереживать эти последние минуты Максимыча, аж взмок. Не знаю, как он жил, точнее, не обо всем знаю. Но погиб капитан хорошо. Как настоящий мужчина. С бутылкой коньяка в одной руке и с фотографией любимой жены — в другой. Вечная память!

13 апреля. Очередей за молоком нет. Да, пропали. И это очередное достижение властей. Нет молока, исчезли и очереди. Так просто решаются проблемы. Зато громадные толпы страждущих хлеба.

14 апреля. Выбросили в магазине карамельки. Обыкновенные “стекляшки” в бумажках, раньше на них не смотрели. И цена им была рубль с копейками. Сейчас, выговорить страшно, 220 рублей за килограмм.

16 апреля. Еще одна беседа Учителя… До сих пор казалось, я зйаю, что такое чакрамы, Сушумна, флюиды Ха и Тха… Наив! Ничего толком не знал, да и в рукописях, сколько ни рылся, ничего в сущности нет, кроме названия да общего смысла. Спасибо О'Джану, приоткрыл занавес. Чуть-чуть прикоснулся к сокровенному, но душа в трепете, в радости великой даже от такой крохи Знания. О, Господи, велика тайна Твоего бытия; как прекрасен, сложен и неисчерпаем Человек, его Мир!

“…В прошлые встречи мы рассмотрели Монаду, а именно Чашу и Тероидсфер Наития. Продолжим, сынок. Сконцентрируйся на Анахате и будь внимательным…”

Субъект сам для себя объект; я интроспективно ушел в себя: все внимание на четвертом чакраме в центре груди… Вначале слабо, потом все отчетливее засветилась и сама Анахата, “музыка сфер”. Появилась и заблистала Нить Серебряная внутри позвоночника… Как бы издали, но очень ясно и отчетливо прозвучал голос Учителя: “Твой потенциал еще слаб, сынок. Придется добавить энергетическому каркасу, как изволил выразиться твой приятель, свое… хм, напряжение. Как теперь?”

Словно прибавилось света изнутри; я увидел “огненные колеса”, чакрамы, Муладахару в районе копчика — первый центр, Свархиштахану чуть повыше — второй центр; в области пупка располагался третий чакрам Манипура. В центре груди светилась голубым пламенем Анахата, а в районе горла мерцал, пульсировал чакрам Вишудда… Вскипал холодным серебром позвоночный столб — Сушумна; Нить Серебряная заканчивалась в голове огненной каплей Оджасом в центре Таламуса. Это была область шестого центра Аджны. И наконец, у макушки огненно вращался шестнадцатилепестковый седьмой центр — Сахасракша… По бокам Сушумны два струящихся замкнутых ручейка — потоки Ха и Тха, они же Ида и Пингала. Все это виделось мне словно высвеченным изнутри — ярко и живо.