Дэвид Годмен - Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2

Мы с ним отправились в город, и он заставил меня сесть рядом с лотком, с которого продавали молоко буйволиц со сливками сверху. Молоко буйволиц гораздо более густое и жирное, чем коровье. Продавец снимал сливки с кипящего молока и добавлял его в напитки, которые продавал со своего лотка. Учитель заказал для меня литр, а затем, подумав, заказал литр и для себя. Он не был болен и определенно не страдал от недоедания.

На следующее утро учитель спросил: «Ты хорошо спал? Ты лучше себя чувствуешь?»

«Да, – ответил я. – Я хорошо спал».

Вначале я был тронут его вниманием, но вскоре понял, что у него была другая причина спрашивать.

Он засмеялся и сказал: «А я совсем не спал. У меня всю ночь было несварение от того, что я выпил слишком много молока буйволиц».

Дни в Харидваре часто были повторением утра. После долгого послеобеденного сна учитель вставал и приглашал нас еще на одну прогулку вдоль реки. По возвращении мы ужинали, а затем около часа сидели с ним в его кумире.

Иногда он брал нас с собой в город, чтобы показать нам, что происходило в некоторых ашрамах. Он всегда очень почтительно склонялся перед каждым свами, возглавлявшим ашрам. Затем, если у него было шаловливое настроение, он задавал духовные вопросы, на которые никто не мог ответить. Он делал это с таким наивным выражением на лице, что свами верил, будто бы перед ним новичок в вопросах духовности, который пришел за советом. Нигде и никогда учитель не признавался, что он сам был духовным учителем. Похоже, он знал все ашрамы и всех свами в Харидваре, но очень немногие в этих местах знали, кем он был на самом деле.

Учитель никогда не придерживался того образа, который отличает духовных учителей. Хотя у себя дома он носил дхоти, – когда ходил куда-либо, он надевал рубашки и штаны, которые, я думаю, остались у него с того времени, когда он работал на шахтах. Он всегда выдавал себя за туриста, бизнесмена или главу семьи в паломничестве.

Однако несмотря на то что учитель был вежлив и почтителен в присутствии других учителей или свами, наедине он мог язвительно критиковать их поведение. В те годы, когда я был с ним, я слышал, как он пренебрежительно отзывался практически обо всех знаменитых учителях Индии.

«У меня есть свои стандарты, – говорил он. – Я жил с Махарши. Никто не может сравниться с ним».

В начале 1980-х гг., когда я проводил много времени с учителем в Лакнау любимой мишенью критики для него был Ошо. Он читал в утренних газетах или в еженедельных журналах статьи, в которых описывалось учение Ошо, его стиль жизни и дикое поведение его последователей. Эти сообщения всегда провоцировали учителя на суровые и часто сердитые речи, главной темой которых было вредное влияние, оказываемое Ошо на умы тех, кто связывался с ним.

Когда я приехал к нему в начале 1990-х гг., после перерыва в несколько лет, я обнаружил, что его окружают бывшие санньясины Ошо.

С некоторым удивлением я спросил его: «Как вы относитесь к тому, что к вам приходят все эти люди, после всего того, что вы говорили об Ошо и его учениках десять лет назад?»

Он нахмурился и ответил: «Ошо шлет мне телеграммы из ада».

До этого единственные контакты с большим количеством последователей Ошо у учителя были в Лонде. Железнодорожный вокзал был перевалочным пунктом, где путешественники, направлявшиеся в Пуну, пересаживались на другие поезда. Днем, если учителю больше нечего было делать, он часто ходил на вокзал, сидел на платформе и наблюдал, как санньясины, едущие в Пуну, переходят из одного поезда в другой. Он находил их поведение, одежду и причуды очень забавными. В те дни, когда я был с ним, его всегда развлекали их внешний вид и поведение. Иногда мы разговаривали с ними. Он говорил что-то вроде: «Я не могу понять, мальчик это или девочка. Пойди выясни». И мне приходилось от имени учителя подходить к кому-нибудь из них, чтобы удовлетворить его любопытство. Он не понижал голос, когда отпускал свои пренебрежительные замечания, и санньясины могли слышать все, что он говорил. Эти встречи доставляли учителю огромное удовольствие, но были случаи, когда мне было немного неудобно.

В начале 1980-х гг. Пападжи часто бодрствовал по ночам, чтобы исследовать различные духовные феномены, которые интриговали его. Особенно его интересовало, каким образом явленное проявляется в неявленном. Он глубоко погружался в Я, чтобы наблюдать за процессом творения внутри себя. Пападжи описывал некоторые из этих ночных вылазок в дневнике, который всегда держал при себе. Многие из его записей напечатаны в главе «Дневники».

Раман, который провел много месяцев с учителем в Харидваре, пока он проводил эти исследования, описывает, каким был Пападжи в этот период.

Учитель проводил ночные часы в чем-то вроде глубокого медитативного транса. На следующее утро, когда он приходил попить с нами чаю, он часто долго и в подробностях рассказывал о состояниях и мирах, в которых он побывал ночью. Иногда по утрам он казался взволнованным ребенком, которому не терпелось рассказать о большом приключении, которое только что произошло с ним.

Однажды утром он появился с запиской в руке.

«Я прикрепил это к двери этой ночью, – сказал он. – Я не знал, останусь ли я жив после этого переживания, и поэтому оставил инструкцию, что делать с моим телом, если я умру ночью. Некоторые состояния, в которые я вхожу, настолько тонки, настолько далеки от физического тела, что для меня есть вероятность не выжить после них. Но что-то заставляет меня продолжать эти путешествия.

Этой ночью я оставил свою дверь открытой. Я не хотел причинять кому-либо неудобства. Если бы я умер ночью за закрытой дверью, утром кому-то пришлось бы выламывать ее».

То же самое произошло и в следующий раз, когда мы оба жили в Бхатья Бхаван. Когда он не пришел утром к чаю, я пошел искать его и увидел, что его дверь слегка приоткрыта. К двери снова была приколота записка, в которой было написано, кому сообщать о его смерти в случае, если он умрет ночью.

Однажды я спросил его, что представляют собой эти внутренние путешествия.

«Опыт Я всегда постоянен, – ответил он, – но, если глубоко погрузиться в него, нет предела открытиям. Это похоже на бесконечную горную цепь. Ты достигаешь вершины одной горы, и видишь вдалеке другую. Ты достигаешь ее вершины, и видишь еще одну. На самых тонких уровнях бытия можно глубоко погрузиться в структуру одного-единственного атома, можно достичь самых далеких пределов вселенной или можно войти туда, где все творение проявляет себя, и даже выйти за пределы этого».