Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Казалось бы, кому нужны были эта нищенская лесная хижина, да и явно не очень богатый купец, и его дочь-подросток? Но из леса за ними следили глаза, для обладателей которых все это: лошадь, запасы еды, товар на обмен – могло стать огромным богатством. Трое беглых каторжников ушли в лес, забились подальше от властей, от дорог, на которых могли бы их искать. Этого они добились, нет слов, никто не нашел троих беглых. Но и жизнь в глухой тайге – удовольствие на любителя. Причем если «любитель» совсем не умеет охотиться, ловить рыбу, ходить без дорог, если у него нет подходящей одежды и обуви – совсем плохо дело.

Даже найдя хибару, беглые уголовники не решили всех своих проблем. Жить в этой хижине? Но чем? Да и жить в ней можно только до первых морозов. Построить настоящую избу? Нужны инструменты, нужно умение. Для зимовки необходимы еще продукты.

По настоянию моих рассказчиков, хакасов по национальности, добавлю, что разбойники все трое были русские – это обстоятельство подчеркивалось несколько раз.

Оголодавшие разбойники ушли в тайгу за несколько минут до появления купца и его дочери: еле успели затоптать огонь, уничтожить следы пребывания. Остальное, полагаю, ясно… по крайней мере, в основном. Как и во многих других случаях, есть две похожих версии события.

По одной версии, разбойники убили и ограбили обоих, а трупы расчленили и забросили в лес, чтобы их сожрали звери.

По другой – отца они убили, а дочь связали и, уходя, все смеялись над ней: дай еще соли! Уходя, они даже проявили гуманизм – развязали девицу, не стали губить. Гуманизм, конечно, относительный: девушку оставили одну посреди глухой тайги, в полном дне перехода от дороги, рядом с трупом отца. Девица сошла с ума от пережитого; совершенно беспомощная, она так и бегала вокруг хибары, пока не умерла от голода и потери сил.

Вторая версия, честно говоря, гораздо лучше объясняет все дальнейшее. Потому что никакой купец не появляется в этом месте и не осложняет жизни путешественников. Но, если вы захотите остановиться на этом удобном сухом пятачке, в полуразвалившейся хибаре, в пламени вашего костра («за костром» – полагают другие), появляется именно дочка. Струи пламени складываются в тонкую девичью фигурку, одетую в продранное во многих местах платье с национальным орнаментом, с полуазиатскими чертами лица.

– Дай соли! – протягивает руку огненная девушка к сидящему.

Тот шарахается, отодвигается как может. А рука, как резиновая, тянется за ним, удлиняется сама собой.

– Дай соли!

Это «дай соли!» будет повторяться, пока сидящие у костра в панике не убегут.

На мой вопрос, как далеко может тянуться рука, информаторы не смогли ответить сколько-нибудь точно. Что «далеко» – никто не сомневался, но точнее данных у них не было. Что будет, если рука девушки коснется кого-то, мнения распадались. Одни думали, что тронутый девушкой немедленно умрет. Другие полагали, что будет сильный ожог, что человек даже может сгореть, если не убежит. Третьи же всерьез предполагали, что девушке одиноко и что если она поймает кого-нибудь, то для одного – чтобы взять этого человека в мужья.

Проверить можно довольно просто. Надо свернуть на вторую пешеходную тропинку слева от дороги, ведущей из Абазы на Саянский перевал и дальше в Туву, пройти тропами примерно 30 километров. Развалины хибары, кострище в очаге, выложенном камнем-плитняком, и ямка, заполняемая водой из родника, сохранились до сих пор. Желающие могут переночевать там и поставить любой эксперимент.

О шаманизме в отдельных отсталых районах Сибири говорят довольно много, но ученые мало занимаются шаманами. Считается, что ничего особенно интересного и важного в этом явлении нет – так себе, одна из форм первобытной религии. Историков так долго воспитывали в духе железобетонного «марксистского» материализма, что они сами в это поверили. В Красноярске в 1937 году директор Краеведческого музея даже сожгла всю коллекцию шаманских одеяний, бубнов, колотушек, табакерок – нечего держать в советском музее всякую пропаганду религии!

Я далек от мысли, что все шаманы и даже их большинство имели какую-то экстрасенсорную «силу». Но некоторые, несомненно, имели – я уже описывал погребения, которые свидетельствуют об этом. Самыми «сильными» у народов Сибири считались эвенкийские шаманы – сильнее монгольских, хакасских или якутских. Почему? Не берусь дать абсолютно точное объяснение, но интересно: у скотоводческих, культурных народов считались самыми сильными шаманы охотников, которые всю жизнь проводили в перекочевках по тайге.

В лесу трудно разводить большие стада; у эвенков всегда было немного оленей, главным в их хозяйстве была охота на диких зверей. Всю жизнь эвенк проводил почти что под открытым небом, никак не отгораживаясь от стихий. Просто, чтобы физически выжить, он должен был внимательно вглядываться в природу, накапливать приметы, изучать закономерности и связи. Наконец, ему было необходимо как можно лучше знать лечебные свойства трав, животных и минералов.

«Сильные» шаманы были хранителями этого опыта совершенно первобытной жизни, накопленных веками знаний. В какой степени это знание живо? Что могло сохраниться в наш «положительный» век?

Долгое время ученые-этнографы описывали внешние черты хозяйства: какими орудиями долбят лодки, как плетут сети и затачивают ножи – или самое большее – повседневные обычаи народа: как заключаются браки, какие песни при этом поют, как пеленают младенцев и почитают ли стариков. Верования считались чем-то отжившим, диким. Чем-то таким, что сохранилось только у стариков и только как отзвук «другой жизни», времен их далекой молодости. Вроде бы у «молодежи» – у тех, кому меньше пятидесяти – веры в духов уже никак не может быть. Ведь они «цивилизованные», кончали школы и знают, что никакого Бога нет на небе, а в тайге нет и не может быть духов.

Тем интереснее оказалось открытие одного иркутского этнографа в конце 1970-х годов… Меня он не просил об этом писать, поэтому назову его так: Анатолий. Работая на реке Лене, он выяснил: целые эвенкийские деревни и сегодня пользуются «писаницами» – скалами с выбитыми на них изображениями. «Писаные скалы» встречаются почти по всей Сибири. Ученые довольно точно определяют возраст изображений. Вот плывет длинная лодка, долбленая из цельного ствола дерева. Человек с копьем ловко поддевает рыбу из воды. Вот перебирает сухими ногами, бежит, закидывая на спину рога, лось. Вот какие-то непонятные значки – то ли кресты, то ли планы жилищ… Ясно: это выбивали на скале охотники. Понятно, как делалось изображение: ставили к скале острый камень, били другим, потом снова и снова, проводя линию этими неглубокими, неровными ямками.