Вольф Мессинг - Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина

Затаилась столица СССР, изготовилась.

За то время, что прошло после нашей последней встречи, Сталин изменился не слишком – он выглядел очень усталым (немцы наступали на Москву!), но воля и сила по-прежнему исходили от вождя.

Иосиф Виссарионович поинтересовался, как мне живется в эвакуации. Я рассказал ему, что подумывал о переезде на юг, где зима мягкая, но, побывав в Ташкенте, убедился: выгоды проживания в теплом климате не так уж велики, недостатков больше.

Тот же Ташкент перенаселен, а скученность ни к чему хорошему не ведет.

– Больше всех южных городов мне расхваливали Алма-Ату, но это место мне не понравилось, – сказал я. – Однако именно там мне было явлено пророчество, выражаясь церковным штилем: я увидел Сталинград и страшную битву за этот город, которая произойдет в 1943 году. По всей видимости, мы одержим победу в этом великом сражении, поскольку советские войска закончат свой поход в Берлине, но случится это только 8 мая 1945 года.

Меня страшила эта дата, очень уж долгой выходила Великая Отечественная война, но я нисколько не сомневался в истинности «видения-предвидения».

– Я видел парад Победы на Красной площади, – волнуясь, закончил я свой рассказ, – видел, как фронтовики бросают нацистские знамена к Мавзолею.

– В сорок пятом? В мае? – осведомился Иосиф Виссарионович. – Мы рассчитываем закончить войну в следующем году… Сорок пятый – это так долго. Вы уверены, товарищ Мессинг?

– Уверен, товарищ Сталин.

Минут пять мы молчали и курили.

– А что вы можете сказать о том, какой будет послевоенная Европа? – спросил вождь.

– Польша, Чехословакия, Венгрия, Болгария, Румыния, Югославия и Восточная Германия станут нашими союзниками, товарищ Сталин. В этих странах будут править коммунисты.

– Вы уверены, что Австрия, Франция и Финляндия не станут социалистическими государствами?

– Судя по увиденному мною – нет.

– Финляндия непременно должна стать одной из наших республик. Мы должны посчитаться за сороковой год. А наши союзники – Америка и Англия? Скоро они откроют «второй фронт»?

– Очень не скоро, товарищ Сталин. Будут ждать до сорок четвертого года, когда мы и сами погоним немцев обратно в Германию. А после войны Черчилль станет призывать капиталистические страны к войне с СССР.

– Мама дзагхли! [52]– процедил Иосиф Виссарионович. Усмехнувшись, он все свел к шутке: – Вас, товарищ Мессинг, следует прикрепить к Ставке! [53]Скажите, а как люди настроены в тылу? Сильно ли изменилось настроение ваших зрителей, товарищ Мессинг?

– Люди настроены на победу, товарищ Сталин. А что до моих зрителей… Да, их настроение заметно изменилось – все думают о войне.

Иосиф Виссарионович покивал понятливо и спросил:

– Где вы собираетесь отмечать Новый год, товарищ Мессинг?

– Пока еще не знаю, товарищ Сталин.

Вождь улыбнулся:

– Знаете, когда закончится война, но не знаете, где будете встречать Новый год?

Напрягшись, я увидел себя в новогоднюю ночь летящим в самолете.

– Буду встречать Новый год в небе, товарищ Сталин.

На этом время, которое вождь мог уделить мне, закончилось.

Отоспавшись в гостинице, я на следующий день занимался тем, что бродил по Москве – этот город сказочно богат на достопримечательности, но я выбирал для своих гуляний не музеи и не памятники архитектуры, а обычные московские дворики и закоулки.

Народ там жил разный, однажды меня едва не ограбили. Слава богу, мой дар никуда не делся – внушил уголовничкам, что я сам из воров в законе. Отстали сразу.

Именно на опустевших, продуваемых ветром московских улочках я особенно остро ощутил свое одиночество.

Кто знает, быть может, если бы отец Леи не был бы столь чванлив и отдал бы свою дочь замуж за меня, то я бы и сам давно стал отцом… Хотя нет, нельзя мне иметь детей. Пусть уж я один буду такой, о ком говорят «в семье не без урода».

Да, мои способности суть уродство, отступление от нормы. Не позволено смертному ведать судьбу и знать о душевных движениях ближнего. Хорошо, что Господь оделил этим проклятым-прекрасным даром меня, человека мирного и безвредного, не стремящегося к власти над себе подобными.

Стоит только представить себе телепата и провидца, имеющего преступные наклонности, но позабывшего совесть и стыд, – и мир будет потрясен преступлениями такого чудовища.

Ведь мне, если подумать, дано великое владычество над умами и душами. Я могу заставить человека совершить преступление или раскрыть гостайну, отдать мне свои деньги, да что угодно!

Я этого не делаю. Не потому, что боюсь наказания – чего мне страшиться, с моими-то способностями, – а именно потому, что совесть для меня – не химера.

А каким родится мое дитя? Может ли родитель знать, зов какой крови возобладает у его чада? Благонамеренной или преступной, передавшейся от пращура-разбойника?

Я не хочу рисковать, хотя люблю детей. Даже слишком люблю, и малыши это чувствуют – сразу на шею садятся… Да я и не против. Побаловать ребенка – это не грех.

И все же я одинок и ощущаю свою неприкаянность еще глубже, когда угощаю чужую малышню.

Помнится, Норбу Римпоче сказал мне, что я встречу свою женщину на войне… Дай бог, чтобы его высокопреподобие не ошибся!

В самый канун нового 1942 года меня вызвали в Москву. Я знал, куда и к кому именно, но все равно это было неожиданно.

Досады не было, а вот волнение присутствовало. Новенький «Дуглас-Дакота» тащился медленно по своим небесным дорогам, так что Новый год я встретил в полете.

1 января самолет совершил посадку на Центральном аэродроме им. Фрунзе, где меня уже ожидал черный «ЗИС», тот самый, что возил вождя – салон был обит гагачьим пухом, из-за чего внутри держалось тепло.

Москва не выглядела праздничной, все было сурово. Хоть немцев и отбросили от столицы, вермахт все еще был очень силен. Только крайним напряжением сил фашистов удерживали по фронту.

Было примерно половина двенадцатого утра, когда «ЗИС» проехал Спасские ворота Кремля, и я поднялся на второй этаж здания Сената.

Поскребышев, по сравнению со мной, выглядел бодро, словно и не было бессонной ночи. Сталин тоже не подавал признаков утомления.

Железные люди.

Встречая меня, Иосиф Виссарионович поздоровался, поздравил с праздником, а после спросил:

– Хорошо ли вы зарабатываете, товарищ Мессинг?

– Очень хорошо, – ответил я. – Гораздо больше того, что могу истратить.

– Гораздо больше того, что вы можете истратить?

– Да, товарищ Сталин. В Советском Союзе мне созданы прекрасные условия для работы. Я много выступаю, много зарабатываю и считаю своим долгом в трудную минуту помочь стране, которая стала моей второй родиной. Я хочу отдать все мои сбережения на нужды фронта!