Рабиндранат Тагор - Гитанджали – (Жертвенные песнопения)

Когда воины возвращались в чертоги своего повелителя, куда скрыли они свою мощь?

Они бросили меч и бросили лук и стрелу; мир был на их челе, и они оставили плоды своей жизни позади себя в тот день, когда возвращались в чертоги своего повелителя.

Сон, что слетает на глаза ребенка, – кто знает, откуда он?

Да, говорят, что его жилище там, в сказочном селении, в сумраке леса, тускло озаряемом светляками, где висят две нежных зачарованных почки. Оттуда приходит он целовать глазки ребенка.

Улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит, – кто знает, где она рождается? Да, говорят, что юный бледный луч лунного серпа коснулся края тающего осеннего облачка, и улыбка зародилась в грезах росистого утра – та улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит.

Милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка, – кто знает, где таился он? Да, когда мать была молоденькой девушкой, он наполнял ее сердце кротким и безмолвным таинством любви – милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка.

Когда я приношу тебе пестрые игрушки, дитя мое, я понимаю, почему такая игра красок на облаках, на воде и почему цветы так ярки

– когда я дарю тебе пестрые игрушки, дитя мое.

Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать, я понимаю, почему звучит музыка в листьях и почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли – когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать.

Когда я опускаю сласти в твои жадные ручки, я понимаю, почему есть мед в чашечке цветка и в плодах затаенная сладость – когда я опускаю сладости в твои жадные ручки.

Когда я целую твое личико, чтобы заставить тебя улыбнуться, мое сокровище, я понимаю, что за радость изливается с небес в утреннем свете и какое наслаждение дарит летний ветерок моему телу

– когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.

Какой божественный напиток ты хотел бы испить, господи, из переполненной чаши моей жизни?

Поэт, испытываешь ли ты радость, видя свое создание моими глазами и у дверей моего слуха молчаливо внимая своей вечной гармонии?

Твой мир рождает слова в моем уме, твоя радость добавляет к ним музыку. Ты отдаешься мне в любви и чувствуешь во мне свою же сладость.

В дни праздности я печалился о потерянном времени. Но оно не потеряно, владыка мой. Каждое мгновение моей жизни – в твоих руках.

Сокровенный в сердце сущего, ты взрощаешь семена в побеги, почки – в цветы и цветы – в плоды.

Я устал и уснул на праздном ложе и думал, что труды окончены.

Утром я пробудился и увидел, что мой сад полон чудесами цветов.

Это мука разъединения распространяется по всему миру и порождает неисчислимые образы в бесконечном небе.

Это печаль разъединения всю ночь глядит в молчании от звезды к звезде и рождает созвучие среди шумящих листьев в дождливом сумраке июля.

Это всеобъемлющая скорбь внедряется в любовь и желание, в страдание и радости, и это она вечно тает и разливается песнями в моем сердце поэта.

Я подобен клочку осенней тучки, бесполезно скитающемуся в небе, о мое вечно славное солнце! Твое прикосновение еще не растопило меня, не слило меня воедино с твоим лучом: и вот я считаю месяцы и годы, отделяющие меня от тебя.

Если на то твоя воля и если в том твоя отрада, возьми мою плывущую пустоту, расцвети ее красками, позлати ее златом, развей ее по ветру и рассей чудесами.

И когда придет твоя воля кончить эту забаву к ночи, я растаю и исчезну во тьме или в улыбке белого утра, с прохладной чистоте.

Мать, я украшу твою грудь ожерельем из слез моей скорби.

Звезды сковали браслеты из лучей, чтобы украсить ими твои ноги, но мое ожерелье будет висеть на твоей груди.

Богатство и слава исходят от тебя, и в твоей власти давать и отнимать их. Но моя печаль – моя всецело, и когда я приношу ее тебе., как жертву, ты награждаешь меня своей милостью.

Ты сделал меня другом тех, кого не знал я доселе. Ты ввел меня в жилища, доселе мне чуждые. Ты приблизил далекое и чужого сделал мне братом.

Мне тяжело покидать привычный кров; я забываю, что в новом живет старое и что ты всюду со мной.

Сквозь рождение и смерть, в этом мире или в других мирах, куда бы ни вел ты меня, – ты все тот же единственный спутник моей бесконечной жизни, связующей сердце мое узами радости с неведомым.

Познавшему тебя ничто не чуждо, для него нет закрытой двери.

Над пустынной рекой, среди высоких трав, я сказал ей:

– Девушка, куда идешь ты, прикрыв свой светильник одеждой?

Дом мой одинок и темен – дай мне света!

Она на мгновение подняла свои темные глаза и сквозь сумрак взглянула мне в лицо.

– Я пришла к реке, – отвечала она, – чтобы пустить светильник по течению, когда дневной свет угаснет.

Одиноко стоял я среди высоких трав и смотрел на робкий огонек ее светильника, бесплодно уносимого течением.

В молчании наступающей ночи я сказал ей:

– Девушка, огни зажжены – куда же ты несешь свой светильник? Дом мой одинок и темен – дай мне света.

Она подняла на меня свои темные глаза и мгновение была в нерешительности.

– Я пришла, – сказала она наконец, – чтобы посвятить его небу.

Я стоял и смотрел на ее светильник, бесполезно пылавший в пустоте.

В безлунном мраке полуночи я сказал ей:

– Девушка, что заставляет тебя прижимать светильник к сердцу? Дом мой одинок и темен – дай мне света!

Она постояла, подумала одно мгновение и посмотрела мне в лицо сквозь сумрак.

– Я принесла свой светильник, – сказала она, – на праздник светильников*.

Я стоял и смотрел на ее маленький огонек, бесплодно терявшийся среди других огней.

– * Праздник светильников, или Дивали – индуистский религиозный праздник в честь богини Лакшми; сопровождается торжественными церемониями и шествием с зажженными светильниками и факелами. По поверью, богиня Лакшми не приходит в тот дом, в котором не горят светильники.

Та, что всегда пребывала в глубине моего существа в полусвете мерцаний и отблесков, та, что никогда не снимала покровов в утреннем свете, да будет моим последним приношением тебе, боже, облеченным в мою прощальную песнь.

Слова стремились к ней, но бессильны были достигнуть ее; призывы напрасно простирали к ней жаждущие руки.

Я скитался из страны в страну, храня ее в глубине сердца, и вокруг нее возвышалась и падала моя жизнь.

Над моими мыслями и деяниями, моими снами и мечтами царила она, но стояла вдали и одиноко.

Многие стучали в мою дверь и спрашивали о ней и отходили в тоске.

Никто в мире не видел ее лицом к лицу, и она оставалась в одиночестве, ожидая, что ты узнаешь ее.