Память сердца

Отец Иоанн постоянно напоминал своим духовным чадам, что начальствующие, как золото, испытываются в горниле, а мы с вами, как серебро. Но среднее поколение, заставшее ещё монахов старой школы и невольно делая сравнение, не приняло нового молодого наместника, не прошедшего монашеского искуса, возжелало самостоятельности и ушло на приходы.

Вера же и верность молодых послушников испытывалась необходимостью самоотречения, и часто, очень часто страсти, вскормленные на распутиях жизни, побеждали и гнали их вспять за стены монастыря. Животворный страх Божий, созидающий жизнь, уступил страху человеческому, а с ним ожило человекоугодие и лукавство. Трудно приходилось начальствующим и не менее трудно и скорбно послушникам. Мирской бунтарский дух не давал главе подклониться под иго послушания. А батюшка, зря в корень всего происходящего, говорил: «Любви совсем не осталось в мире. Любовь – мать, а благодарность – её дитя. Вот и благодарности тоже нет». И сколько раз он лил слёзы над головами отступивших от своей первой любви к Богу и монашеству. Сломленный своеволием и самомнением монах тоже скорбно вздыхал, но изменить ничего не мог, не хотел. Батюшка же в очередной и последний раз давал уходящему назидание любовью: «Вот ты шесть лет топтал эту землю, политую слезами и освящённую молитвами праведников и кровью преподномученика Корнилия. Всего ты достиг и никакой благодарности ни Матери Божией, ни праведникам, ни архиерею, который тебя рукополагал, ни другим. Пришёл ты через Царские врата, а уходишь через хозяйственный двор. Зачем?» И горький вздох во след выдавал глубину батюшкиных переживаний: «А ведь ты мне был вручён».

Значило же это, что отцовство батюшки, Богом ему благословенное, и материнские чувства о чаде скорбью и болью будут жить в его сердце. Он сам часто говорил о себе, что он и отец, и мать в одном лице, но мать даже больше. Проходило время, и отец Иоанн получал покаянные письма от беглецов, и опять многочисленные вопросы: как жить в обступивших со всех сторон бедах. Для батюшки это были верные известия о том, что Промысл Божий не оставил чадо его, что Господь вразумляет и врачует и ведёт блудных сынов к покаянию. Батюшка молился и писал ответные письма: «Надо потерпеть свою немощь, чтобы действовала Сила Божия, и всё было в жизни промыслительно Его силой. Своеволием мы уже вторглись в Промысл Божий о нас, и теперь Господь показывает в нашей жизни не Свою силу и могущество, но попускает вполне раскрыться нашей немощи. Потерпи, чадо, епитимия Божия со временем уврачует душу и безвременье пройдёт».

Когда батюшку искушали, называя старцем, он живо этому противился. Сохранилась дословная запись его разговора на эту тему, происшедшего на Успенской площади.

«Старцев сейчас нет. Все умерли – все там (кивок вправо на пещеры). К ним и обратиться надо, они и помогут. Не надо путать старца и старика. И старички есть разные, кому 80 лет, кому 70, как мне, кому 60, есть старики и молодые. Но старцы – это Божие благословение людям. И у нас нет старцев больше. Бегает по монастырю старик, а мы за ним.

И время ныне такое: «Двуногих тварей миллионы, мы все глядим в Наполеоны». А нам надо усвоить, что все мы есть существенная ненужность и никому, кроме Бога, не нужны. Он пришёл и страдал за нас, за меня, за тебя. А мы ищем виноватых: евреи виноваты, правительство виновато, наместник виноват. Примите, ядите, сие есть Тело Мое – из-за меня Он был распят. Пийте – сия есть Кровь Моя 108 – из-за меня Он её пролил. И я во всём участник. Зовёт, зовёт нас Господь к покаянию, восчувствовать меру своей вины в нестроениях жизни». И кто-то из присутствовавших, быть может, нашёл в этих словах ответы и на свои незаданные вопросы.

И как часто, оценив бесценный Божий дар батюшкиной помощи, к нему обращались с вопросом: «За что мне такая милость, такое утешение?» В эти моменты касания Божией любви ко многим приходило глубокое осознание своего убожества и греховности, приходило покаяние. А ответ Батюшки всегда был один: «Не за что, но единственно по любви Божией к нам, немощным и грешным. Так любите Бога и вы, пока хоть нашей скудной человеческой любовью, и Божия любовь восполнит нашу скудость и расширит душу и сердце. И Бог будет всё и во всём».

А приблизившись к пределу своей земной жизни восьмидесятилетний старец опять и опять как завещание будет повторять нам разумение великой тайны жизни: «… И тайна эта – Любовь! Полюбите, и вы будете радоваться с другими и за других. Полюбите ближнего! И вы полюбите Христа. Полюбите обидчика и врага! И двери радости распахнутся для вас. И Воскресший Христос сретит вашу воскресшую в любви душу. Полюбите любовь и живы будете Воскресшим в страдании любви Спасителем…» Эти слова скажет человек, опытно познавший силу любви, ею прошедший сквозь жизненные испытания и в ней обретший полноту жизни в Боге.

А ещё позднее, когда старческие немощи, как мучители к мученику, приступят к нему, отец Иоанн опять же найдёт опору для себя в ней – в любви, в Боге. Он скажет: «Божественная любовь, поселившаяся в маленьком, слабом человеческом сердце, сделает его великим и сильным, и безбоязненным пред всем злом обезумевшего отступлением от Бога мира. И сила Божия в нас всё препобедит…» И сила Божия уже совершенно зримо и реально побеждала в нём законы естества. Батюшка молился как прежде, и плоды его молитв вкушали те, кто прибегал к его помощи.

Последние годы (заметки келейницы)

По мере того как приступали к батюшке старческие немощи, обнажая угасание жизненных сил, ощутимо для всех общавшихся с ним являлась крепость его духа и сила Божия, живущая в этом ветшающем человеке. Но подготовка его к переходу в мир иной началась задолго до этого времени.

Отец Иоанн долго сопротивлялся надвигающейся немощи. Вплоть до 1999 года распорядок его мало чем отличался от уставной монастырской жизни. Он молился в храме, служил на праздники Литургию, принимал посетителей, по послушанию говорил проповеди, отвечал на письма. Живо радовался сакраментальному ведению отца благочинного, благословившего его говорить такие проповеди, из которых в итоге составился годичный круг поучений на большие праздники. Видя эту внешнюю сторону жизни батюшки, мы забывали о том, что ему 89 лет, и то, что он делает, уже выше человеческих возможностей. В 1999 году последний раз вдохновенно прозвучало в церкви на Пасху огласительное слово Иоанна Златоуста, прочитанное батюшкой, и его ликующее неземной радостью «Христос Воскресе!»

Начиная с 2000 года отец Иоанн часто говорил о своём двойном гражданстве, о том, что он уже больше гражданин неба, чем земли. О том же свидетельствовал он и своей жизнью. А в свой 90-летний юбилей первый раз во всеуслышание объявил: «Душа уже тоскует по небу и его любит больше, чем землю». По мере того как приступали к батюшке старческие немощи, обнажая угасание жизненных сил, ощутимо для всех общавшихся с ним являлась крепость его духа и сила Божия, живущая в этом ветшающем человеке. Но подготовка его к переходу в мир иной началась задолго до этого времени.