Память сердца

В 11 часов батюшка в благоговейном молчании садился к окну, устремив взор на Успенский собор. Я тихо читала канон «Волною морскою».

Когда появлялся фонарь – предшественник крестного хода, батюшка едва слышно начинал петь: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех…»

А дальше всё шло, как положено по уставу. И это был третий крестный ход в монастыре с участием всего двух людей и третья заутреня, не значащаяся в расписании.

В изнеможении к концу службы отец Иоанн засыпал. Но когда вдали у Михайловского собора начинал звучать пасхальный тропарь, и братия шествовала со службы, он просыпался, просыпался непременно и присоединял свой голос к их пению. Христосовался и снова счастливый и умиротворённый засыпал. Он был в Церкви, он был со всей Церковью, он праздновал Воскресение Христово. Слава Богу!

Благоговение к службе и к святым Божиим праздникам он пронёс через всю жизнь и сохранил до последнего часа. С давних пор, ещё будучи священником и служа на приходах, отец Иоанн с любовью заботился об убранстве храма к церковным праздникам. Став «келиотом», батюшка перенёс это в свою келию, которая в праздничные дни становилась церковью.

Тонкий аромат праздника приходил с приготовлениями к предстоящему служению задолго до начала моления. Тёмный гипюр на аналоях и чёрная епитрахиль приносили с собой напряжённую тишину Великого поста. Исключительная радость Пасхи наполняла келию весельем, и пасхальный лик отца Иоанна светился Праздником праздников. Берёзовые ветви, зелёное облачение возвещали живительную силу Святой Троицы. В предпразднство Рождества Христова появлялся вертеп из еловых ветвей с блистающей в них вифлеемской звездой. На большие праздники после келейной службы отец Иоанн с заметным волнением ждал прихода братьев-клирошан, которые завершали его уединённое моление церковным пением.

Последние годы жизни отца Иоанна были весьма отрадны для насельников монастыря. Они получили возможность ближе общаться с батюшкой. Раньше у них на пути часто оказывались приезжие посетители, которым в день отъезда отказа в приёме не было. Теперь же, когда поток паломников иссяк, братья могли прийти к отцу Иоанну и во время его келейной службы, и вечером перед сном. Повод навестить батюшку находился тотчас, когда появлялось стремление его повидать. То надо было взять у него Дароносицу, то принести благословенный хлеб, а то и просто посидеть с ним рядом, прикоснуться к нему, услышать ласковое: «А… Варушонок пришёл. Слава Богу, Проша пожаловал». Он благословлял посетителя – «деточку свою» и что-то говорил ему. И, как потом многие из братьев свидетельствовали, он отвечал на незаданный ему вопрос, таившийся в душе. Батюшка был с братией ласков, как будто восполняя недоданную ранее любовь. Изнемогая от непосильной уже нагрузки, он приговаривал самому себе: «Вот, вот, умирать собираешься, а пшеничку-то сей, сей, пригодится». И он сеял до последнего дня.

Начиная с 2000 года, в последний, сокровенный период жизни батюшки, я, не надеясь на свою память, стала вести дневниковые записи. Кратко, бытийно, не осмысливая виденное. Скоро бывшие рядом с отцом Иоанном стали невольными свидетелями тех утешений, которыми ободрял и вознаграждал его Господь.

Днём была видимая всем старческая жизнь. А ночью – жизнь в другом мире, где он продолжал быть смиренным седмичным иеромонахом. Ночные службы стали для него утешением, это была жизнь, одушевлённая небесным величием и силой. Днём же – видимое для всех волевое усилие над немощью плоти, подвиг, чтобы петь славу Богу.

То он среди ночи вслух кого-то исповедовал, то служил Литургию и, воздевая руки, во весь голос возглашал: «Горе́ имеем сердца… имамы ко Господу… благодарим Господа…» – то вёл приём посетителей.

Утром можно было услышать неожиданное признание в том, что ночь он провёл в Царстве Небесном. Так однажды на обычное в последние годы приветствие, «Христос Воскресе», он в каком-то недоумении посмотрел на меня и спросил: «А где мы?» Я отвечала вопросом на вопрос: «Я в келии отца Иоанна, а вы где?» – «А я в Царстве Небесном», – отвечал он. Вид батюшки в такие моменты не допускал сомнений в истинности его слов.

Иногда с надмирных высот он видел дела земли, а утром начинал скорбеть и тосковать о виденном. Он говорил о государствах, где совсем угасал дух христианский.

26 августа 2003 года ночью отец Иоанн трижды очень громко воскликнул: «Мир гибнет! Мир гибнет! Мир гибнет!»

6 сентября 2003 года в три часа ночи отец Иоанн окликнул меня и, когда я подошла, сделал возглас сильным и бодрым голосом: «Благословение Господа над Россией, над святой Православной нашей Церковью, над народом Божиим и над нами». Это было несомненное утверждение. Он говорил Духом. И это был глас Божий. Потом он благословил на четыре стороны, благословил и меня, после чего отпустил.

Что он зрел и что открывалось ему в ночных бдениях, оставалось для нас тайной.

В 2001 году «пасхальный батюшка» – так звали его насельники обители, последний раз в своей жизни отслужил пасхальную заутреню и Литургию в храме. Но милость Божия посещала его пасхальными ночными службами и позднее и независимо от церковного календаря.

Так, 29 декабря 2000 года он служил ночью пасхальную службу у себя, в небесной обители. И утром не смог скрыть исключительности своего состояния, встретив меня пасхальным приветствием: «Христос Воскресе!» Продолжая жить чувствованиями и переживаниями прошедшей ночи, он поведал о неземной благодати, когда ликовало всё: и небо, и земля, и все, все, кто сподобился быть на этой божественной службе. «Радость-то какая, радость-то! Христос Воскресе!» – повторял и повторял батюшка.

Именно с этого дня первыми словами, которые он произносил утром, пробудившись от сна, стали: «Христос Воскресе!»

В час ночи 25 ноября 2004 года в келии внезапно раздалось пение. Во весь голос, собрав все силы, отец Иоанн пел стихиру «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Старательно делая ударение на словах «чистым сердцем», он выводил мелодию и, окончив, снова и снова с тем же воодушевлением начинал пение этой стихиры.

Я долго слушала, боясь помешать его службе. Когда же подошла к нему, увидела, что он спит и во сне продолжает петь вдохновенную пасхальную песнь.

Через несколько дней после этой заутрени, 29 ноября, опять же ночью, отец Иоанн вдохновлялся великим прокимном «Кто Бог велий, яко Бог наш. Ты еси Бог творяй чудеса Един». Он начинал пение высоким мальчишеским фальцетом, но не выдерживал до конца и «творяй чудеса» пел уже со старческой хрипотцой, кончая слово «Един» шёпотом. Замолкал на время, во что-то вслушиваясь, и снова начинал своё соло высоко и вдохновенно, пока силы не покидали его.