Протоиерей Фёдор Бородин - В поисках любви. Беседы о браке и семейной жизни

В предыдущие десятилетия очень хорошо было начинать разговор о христианстве с притчи о блудном сыне. А сейчас я прихожу в школу и понимаю, что почти все, кто пришел на встречу, не живут с отцами, они не знают, что такое нормальный отец. И вот этот пример, который Господь взял, чтобы рассказать, что Бог ждет любого кающегося человека и в любой ситуации готов принять, требует сейчас дополнительного разъяснения, так как перестал быть внутренним очевидным примером для человека. Понимаете, в чем трагедия? Раньше такого не было. Перелом настал для нас сейчас. Надо искать другое начало разговора о христианстве.

Эти отношения были разрушены, потому что огромное число отцов погибли в репрессиях, в Гражданскую войну, во Вторую мировую войну. Те, кто не погиб, — это миллионы людей, которые сидели. Об этом тоже нельзя забывать.! Представьте, что вашему ребенку 3 года, а вас сажают на 18 лет. Вы выходите, а ему 21 год. Никто не виноват, но вы ему чужой, понимаете? Вас не было рядом, вы ничего не можете сделать. А он стесняется, потому что вы поражены в правах, и если на работе узнают, то никуда не устроишься. И так во всей стране.

У меня отец и мать росли без отцов, так как их убили на фронте в 1942 году. Они не смогли сохранить семью, так как ни он, ни она не видели нормальной семьи. У них не было этого поведенческого сценария, не было архетипов поведения.Пока мои дети, сыновья, были подростками, мне было очень просто. Я вспоминал, как поступали папа и мама, когда они жили вместе, и естественно реагировал на их какие-то вещи. Когда им стало ближе к двадцати, я понял, что мне неоткуда брать пример, так как отец не жил с нами начиная с моих двенадцати лет, хотя мы общались. Он уже умер, но я его не осуждаю, ни в коем случае не имею на это права. Кстати, это еще одна вещь, которую нужно ребенку запрещать, потому что начало хамства — это осуждение родителей.Нужно говорить, что папа может ошибаться, но обсуждать мы с тобой этого не будем.

Для ребенка очень важно, чтобы родитель умел просить прощения у ребенка. Это принципиально важно. Если я впал в раздражение и наорал на ребенка, наказал его несправедливо или просто был раздражен, то это само по себе плохо, так как наказание в раздражении не работает. Я грешу, ребенок это понимает, и суть того, что происходит, ускользает, не совершается наказание как изменение ребенка. В этом случае я прихожу, прошу прощения — и ребенок понимает, что над нами есть закон Божий, который для всех обязателен, не только для него, как ребенка, но и для взрослого человека. И ребенку становится значительно спокойнее еще и потому, что, когда родители просят прощения, ребенок понимает, что его уважают. Это следующий, совершенно необходимый для счастья ребенка пункт.

Ребенок должен знать, что его уважают, когда ему 3 года, 7, 12, 18 лет. Как бы неприятен он ни был в переходном возрасте, как бы уродливо это ни выглядело, он должен понимать, что он ценен, его мнение важно.

Почему нам так трудно с подростками? Дело в том, что мы должны воспитывать ребенка не для себя. Мы все это знаем, но до конца понять и воплотить это в жизнь очень сложно. Вот и получается, что мы воспитываем ребенка для себя, любимого, а когда он подрастает и хочет самостоятельности, мы возмущаемся: наша собственность ведет себя не так, как мы рассчитывали. Из чего это рождается? Мы любим-владеем. Мы не любим-служим.

Это время самоопределения каждому ребенку просто жизненно необходимо, чтобы стать самостоятельным человеком. Ведь это совершенно нормально, когда взрослый человек сам выбирает, чем он будет заниматься в жизни, на ком жениться, как выстраивать отношения в семье. И нам нельзя в это вмешиваться. Категорически! Идет взросление, нельзя мешать!

Когда у ребенка начинается переходный период, он начинает осваивать окружающий мир, реализуя Богом данную ему свободу. Он должен это сделать, мы должны ему в этом помочь. Это нормально. Мы не воспитываем его для себя, он дан в нашу власть только на время. Потом он, оставаясь нашим ребенком, становится нашим близким другом, как братом, как сестрой во Христе, в Царстве Божием. Это могут быть чрезвычайно глубокие, дружеские отношения, с сохранением уважения, почитания родителей. Но тем не менее это отношения двух свободных людей. И он начинает осваивать свободу, думает, что проще всего сделать. Проще всего — закурить сигарету, плюнуть на асфальт, выпить пива и материться. Вот ты и ведешь себя как взрослый дядя, хотя тебе всего 14 лет. А если ты взрослый дядя, кстати, надо отвергнуть родительскую опеку, поэтому все, что, например, просит тебя надеть мать, ты отвергаешь. Нет, я не надену шарф! Простужусь, но не надену, потому что мама мне его сказала надеть. Это глупо, потому что на улице минус пятнадцать, но это так. Отношения натягиваются до предела. Эта сердечная связь, этот огромный канат натягивается до тончайшей струны и у очень многих рвется. Происходит то, что происходит в более чем половине семей, когда родитель полностью теряет для ребенка авторитет. Родитель в гневе, расстройстве, обиде. Как же так?! Я вкалывал для тебя днями и ночами, я тебя кормил, обувал, одевал, мы с тобой ездили на отдых, у тебя все было, ты прекрасно образован, я водил тебя в секции, в кружки! Где благодарность? Благодарность, может быть, придет, когда он будет воспитывать своих детей, когда он с ними пройдет их переходный возраст. А может, и не придет, потому что ребенок воспринимает все, что вложено ему в детстве, как некую обязанность, выполненную родителями. Вы водили его на английский, теперь он хорошо говорит на иностранном языке. Но только вы здесь ни при чем. Это же он занимался с преподавателем. И это он такой талантливый и поэтому и поступил в институт. Не получится апеллировать к своим родительским заслугам. Это не работает на восстановление связи с подростком. Это плохо, это несправедливо, но это не работает.

А что работает? Что сделать, чтобы натянувшийся до струны канат не лопнул? Хорошо бы позаботиться об этом заранее. Надо заниматься ребенком, пока он маленький.Кормить, обувать, одевать, держать в тепле и водить в кружки хорошо. Но надо с ним разговаривать и жить его интересами. Жить его жизнью, разделять его радости, огорчения, открытия, недоумения. Это очень трудно, поэтому сейчас этого практически никто не делает.

Очень много в семье может сделать отец. У меня в семье был такой случай. У нас на приходе есть женщина, которая работала в зоопарке. По моей просьбе она привезла некоторых животных в воскресную школу: выдру, ондатру, полоза — это такая огромная ящерица без ног, такая мерзкая, полупрозрачная змея, которая ползала по столу. Мой сын Филипп сидел в переднем ряду и так волновался и переживал, что ковырялся в носу и залез туда чуть ли не по локоть. А я сидел сзади, стыдился и не мог ничего сделать. Мы сели в машину, поехали обратно, а жена стала спрашивать детей, что им понравилось. Филипп сказал, что его поразила змея. И тут я вспоминаю о том, как он себя вел, и начинаю объяснять, что нельзя ковыряться в носу. Я не кричу, я не раздражен, я десять минут рассказываю им про гигиену, про приличия, про людей вокруг. И когда я заканчиваю, Филипп вдруг говорит: «Ну такая противная, прозрачная!» Он вообще не слышал меня. Он поставил себя на паузу. Мы хохотали очень долго.