Дарья Сивашенкова - Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

Иисус видит в Иуде то, что по раскаянии не смеет увидеть в себе он сам, что не должны видеть в нем люди — человека, который Ему дороже Собственной жизни. Потому что Он любит, и это Его и только Его право так любить.

Собственная смерть в Его глазах не так страшна Ему, как гибель человеческой души. И Он берет его в Себя, чтобы не оставить ни на миг.

Сам отдает Себя на поругание. Предает Себя за Своего предателя. Распятие прежде распятия.

Соседство Христа с сатаной в одном человеке, да еще когда человек добровольно сопряжен с сатаной, а не с Ним — какое это запредельное унижение для Бога, какое полное забвение Себя! И ради кого?.. убийцы Своего… но душа человеческая Ему дороже.

И это унижение становится Его великой славой, потому что Он побеждает. Он это знает заранее. Он об этом говорит.

Когда он вышел, Иисус сказал: ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем. Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе, и вскоре прославит Его (Ин. 13: 31, 32).

И имя Искариота вновь обретает в Нем свое подлинное значение: это прославление Бога . Христос, принося Себя в жертву, побеждает и прославляется в нем — и из воплощения предательства и богохульства Иуда становится воплощением Его славы и Его победы над сатаной.

Именно поэтому Он называет его в Гефсимании по имени.

Иуда, поцелуем предаешь Сына Человеческого (Лк. 22: 48).

И в этой фразе важна буквально каждая буква. В ней нет никаких подвохов грамматики или двусмысленности слов, потому что обращена она не к врагу. Она проста и предельно значима.

Ныне же так говорит Господь…: не бойся, ибо Я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты Мой (Ис. 43: 1).

Да, Иуда погиб, да, Христос свидетельствует это на Тайной Вечере. Но…

… Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Мф. 18: 11).

Называние по имени — беспредельное милосердие к грешнику и однозначно сказанное сатане: он Мой, потому что он во Мне, а Я — в нем.

Ни жизни его тебе не отдам, ни души.

Четвертое искушение падает перед Ним, как пали предыдущие три.

Поцелуй — предельное богохульство, миг, когда Иуда, окончательно поглощенный совершенным богоубийством, соединяется со своим грехом в вечности. И здесь, в миг расплаты, где человек должен лишиться воли, потому что теперь не его воля, а исключительно последствия греха — вот здесь Христос и может вмешаться. Руки у Него теперь развязаны, и ничто, а точнее, никто Ему наконец-то не мешает.

И вместо разорванной и поруганной души, утерявшей последнюю волю и обреченной на вечные муки, перед сатаной внезапно предстает Сам Господь. И говорит сатане:

Чего явился?

А Искариоту говорит:

Иуда, поцелуем предаешь Сына Человеческого.

В греческом тексте это не вопрос.

Иисус не просто называет его по имени, « ты Мой ». Он еще и проговаривает его грех коротко, но всеобъемлюще: предательство Сына Человеческого на смерть поцелуем. И это не комментарий к происходящему, не запоздалый упрек и не констатация и без того очевидного факта.

Это в буквальном смысле слова разделение греха и грешника.

Я называю тебя по имени и называю твой грех: это не одно и то же.

Иисус ни разуне называет его предателем. Не определяет Иуду через его грех. «Предающий Меня…», «один из вас предаст Меня…» или, язык сломаешь, «человек, которым Сын Человеческий предается…». Зачем эти изыски? Предатель — проще и логичнее. И чистая правда.

Нет, ни разу не назовет.

Потому что Ты Мой, и ты — это не твой грех.

Потому что Я в тебе, и ты во Мне .

И в такой близости Христос ближе любого греха. Даже греха собственного убийства.

Это окончательное разрушение сатанинского замысла. Иуда не просто не отдан сатане на расправу. Он еще спасен и от слияния со своим грехом. В тот же миг, как ты выдал Его палачам на казнь, Он тебя от казни помиловал и Собой от палача закрыл.

И палачу остается лишь бессильно отойти, потому что между ним и душой встает Христос, да и душа Иуды с этой минуты расторгнута со своим грехом.

Душа, с которой соединен Христос, которую Он Сам принял в Себя, хотя, наверное, Ему это было все равно что раскаленный кусок железа к груди приложить, не будет разрушена грехом, и не станет грехом, и не будет сопричислена к адским духам без надежды на раскаяние.

С этого мига Иуда больше не воплощенное богохульство, не духовный мертвец, а живой человек, образ Божий, согрешивший страшно, но сохранивший милостью Христа и жизнь, и свободу души.

С этого мига он получает шанс на раскаяние.

Шанс. Не более. Но и не менее.

Смотрите, история Иуды — отражение страстей Господних.

Причащая его, Христос Сам Себя отдает на поругание и на соединение со смертью, потому что, уходя с Вечери, Иуда гибнет. Причастие не останавливает Иуду от предательства: его свободная воля сопряжена с волей дьявола, а Христос силой ничего не делает, не ломает через колено даже во имя спасения.

Побеждает Иисус не немедленно, как и воскресает не тотчас, как был снят с Креста. Он будет похоронен — и здесь тоже параллель: Иуда от ухода с Вечери до Гефсимании — «гроб окрашенный» своей собственной убитой души, и Христос, соединенный с ним Причастием, пребывает в этом гробу. Он сойдет в ад его душевного состояния, разрушая этот ад изнутри, как разрушил его в Великую Субботу. Как ад, поглотив человека-Иисуса, внезапно встретился с Богом, так же и сатана, покусившись на убитую душу Иуды, неожиданно оказывается лицом к лицу с Господом и вынужден отойти.

Христос освобождает одну-единственную душу ровно так же, как несметное число иных. Сходит в ад души, освобождая ее от сатанинского плена, и восстанавливает связь с Собой.

И будет утро раскаяния, как утро Воскресения.

Но раскается Иуда не сразу. Ибо от сошествия во ад до Воскресения тоже минуло время.

Если бы Искариот действовал только под влиянием сатаны, словно под гипнозом, то он очнулся бы уже в Гефсимании. Прояснели бы глаза, и Христу хватило бы нескольких секунд встряхнуть его за плечи и приказать: жди Меня и не смей ничего с собой делать. Дождался бы, никуда не делся. Ну да, больно было бы невыносимо, но и надежда была бы. Ну ладно, пусть не надежда, но пусть приказ. Исполнил бы хотя бы потому, что так правильно.

Но первично не внушение сатаны. Первична собственная воля Иуды. Сатана раздувает его обиду, накручивает его, опьяняет куражом, но возможно это лишь на основе его собственной злой воли, приведшей к отречению от Христа ради собственного «я». «Город или дом, разделившиеся в себе, не могут устоять» , — предупреждал Христос [122], и Иуда, разделившись в себе на часть, подчиненную Христу, и часть, утаенную от Него, не выстаивает перед сатаной и падает.