Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

Первые пять положений мы раскроем в особой статье, если получим досуг ее написать 141. Свои заметки на книгу князя Трубецкого мы написали в пароходной каюте после долгих и тщетных ожиданий, что на эту неосновательную и дерзкую книгу отзовутся преподаватели библейских наук в духовных академиях. Удивляемся и печалимся об их молчании, а пишущий эти строки – человек должностной, не обладающий ни досугом, ни возможностью подкрепить свою память новыми справками.

Мы удивлялись молчанию академических ученых после дерзкой, вызывающей статьи князя Трубецкого в «Вопросах философии» за 1898 г., где он писал (т. е. списывал) о мессианских чаяниях иудеев, а их теперешнего безмолвия мы и в толк взять не можем.

Заметил ли ты, любезный читатель, что во всех Христовых притчах есть только одно собственное имя? А если заметил, то пытался ли себе уяснить, почему только этот Лазарь назван Господом по имени, тогда как даже его соперник по жизненному жребию остался под общим наименованием богатого? Очевидно, Божественный Учитель хотел, чтоб Его последователи крепко запомнили и земной, и загробный жребий бедного Лазаря, хотя главная идея притчи сосредоточивается все-таки на богатом: Лазарь безмолвствует в притче, а богатый говорит и молит за себя и за братьев. Желание Спасителя не осталось неисполненным: Лазарь сделался любимою песнью добрых христиан! Бедняки утешаются этою песнью в своих скорбях, а сердца богатых отвращаются ею от корыстолюбия, и все поучаются помнить о смерти, о суде Божием и о милосердии к бедным. Однако вопрос наш остается неразрешенным. Ведь и притча о блудном сыне составляет любимое содержание если не народных, то церковных песней, также и другие, в которых прославляется милосердие и покаяние, но там нет собственных имен, да и песни о Лазаре не в его имени почерпают одушевление для певцов, а в описании рая и ада, жестокосердия богача на земле и позднего его раскаяния во аде.

Может быть, мы скорее найдем то, что ищем, если постараемся прояснить себе частные мысли притчи Господней. Всё ли в ней понятно? Примиряется ли наше сердце с безнадежным ответом Авраама богачу, жалеющему о своих братьях: Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк. 16,31).

Эти строгие слова силою своей мысли, вероятно, смутили многих слушателей Господа, смущают и доселе читателей Евангелия, представляясь преувеличением, пока они не подтвердятся действительными событиями. И вот, они подтвердились. Не приточный Лазарь-бедняк, а иной Лазарь, известный всем иудеям друг Христов, явно, на глазах у большой толпы народа воскрес из мертвых, пробыв четыре дня бездыханным, смердящим трупом. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него (Ин. 11,45). Многие, но не все. А некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус (Ин. 11, 46). Что же фарисеи? Они собрались и не только не смягчились в своем упорном неверии или, точнее, в непослушании истине, а по слову Каиафы решили убить Умертвителя смерти; но и этого им казалось мало. Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из иудеев приходили и веровали во Иисуса (Ин. 12, 11). Заметьте, в их решении нет ни отрицания чуда, ни указания вины обоих осужденных: предрешенная неправедная казнь есть единственное средство для удержания народа в неверии, и они решаются на это средство.

Так оправдались во всей своей ужасной точности слова, вложенные Господом в уста Авраама о степени человеческого жестокосердия: кто не хочет слушать Моисея и пророков, тот и воскресшему мертвецу не поверит. Апостол Иоанн не приводит притчи о богатом и Лазаре, но приводит еще раньше слова Христовы, ставящие в связь иудейское неверие Его чудесам с непослушанием Моисею и тайным неверием в его закон, исходящим из нравственного очерствения и искания славы своей, а не Божией. Есть на вас обвинитель Моисей, на которого вы уповаете. Ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим словам? (Ин. 5, 45–47).

Остается еще одно недоумение, часто предлагаемое богословам: почему же о воскрешении Лазаря не свидетельствует ни тот евангелист, который приводит притчу Господню о соименном ему наследнике рая, ни прочие первые два евангелиста? Митрополит Филарет на одном академическом экзамене задал этот вопрос и, когда никто не взялся ответить на него, разрешил его так, что когда писались первые три Евангелия, то Лазарь был еще жив и, всегда тяготясь расспросами ближних о том, что испытывала душа его во дни расставания ее с телом, он был бы весьма расстроен и смущен, если б это событие при его жизни огласилось между всеми Церквами, а потому оно и нашло себе место только в четвертом Евангелии, написанном после смерти Лазаря.

Ученый биограф преосвященного Филарета дивится мудрости и простоте объяснения, но он не знал, что это объяснение почерпнуто целиком из Синаксаря Постной Триоди. Преимущество покойного владыки перед своими собеседниками заключалось здесь в том, что последние в исагогических изысканиях шли только по путям отрицательных критиков, стараясь побороть их собственным оружием, и слишком мало занимались Библией вне этой политики, а митрополит вникал в нее и в церковное предание не только с критическим интересом, но и с положительным, независимо от полемики.

Подобная же точка зрения поможет нам уяснить дело и еще частнее. Из самой последовательности речи четвертого Евангелия можно видеть, что апостол пишет дополнительное повествование к книгам, написанным раньше о тех же событиях, известных его читателям. Такое дополнительное повествование представляет собой и описание чуда над четверодневным Лазарем, составленное с тою же подробностью и наглядностью, которые вообще отличают сказания Иоанновы от трех первых евангелистов и совершенно уничтожают жалкую мысль немецких отрицателей о подложности четвертого Евангелия, составленного якобы в половине второго века «туманными философами» гностиками.

Итак, св. Иоанн хочет сообщить о воскрешении Лазаря читателям, которые знают о помазании Господа миром на трапезе, о входе Его в Иерусалим и о предательстве Иуды, но не знают о великом чуде Господа, уверившего через него в общее воскресение.

Читатели первых Евангелий могли недоумевать, почему народ, встречавший прежде Господа во Иерусалиме с подозрительным любопытством и спорами, теперь столь единодушно вышел к Нему на встречу, воздавая Ему царское или даже Божеское поклонение. Правда, евангелист Лука говорит, что народ прославляет Его за все чудеса Его, но этот намек мало понятен читателю, ибо чудеса Господа были известны учителям Иерусалима и во время прежних Его посещений священного города, так что только евангелист Иоанн, поставив это событие в связь с чудом воскрешения Лазаря, рассеивает недоумение читателя.