Коллектив авторов - Великие русские старцы

При этом он часто пускал в ход четки, изрядно ударяя ими себя.

Старец не получил законченного образования, но путем чтения святоотеческих творений, общения с учеными людьми, а еще более христианским воспитанием ума и сердца достиг большого духовного опыта и богословских познаний. Он отличался любознательностью, доказательством чего служит оставшаяся после него библиотека, а также изданные им книги.

На монашеский съезд в Троице-Сергиевой лавре старец Герман был командирован в качестве представителя от Московской епархии.

Духовный опыт отца Германа ценил и Святейший Синод. При так называемых афонских спорах об имени Иисусовом Высшее Церковное Управление запрашивало письменно старца дать свое суждение, и он отвечал, что молитва Иисусова есть дело сокровенное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть любовью, что и сделал митрополит Макарий.

«Иметь общение с отцом Германом было великим счастьем и утешением, — вспоминал епископ Арсений (Жадановский). — Какое-то спокойствие водворялось в душе при беседе со старцем. Хотелось все откровенно ему говорить, а главное, бодрствовать духовно; дурное, греховное отходило в сторону, высокие святые намерения и чувства переполняли ум и сердце. Особенную приятность доставляло совместное с батюшкой путешествие. Благодатный мир, царивший в нем, выступал тогда наружу и обвеивал спутника. Никогда не забуду нашу поездку в брянские леса по предложению его духовного сына Д. А. О. осмотреть принадлежащее ему имение для устройства женской обители. Забрались мы в самые глухие места, где по полотну железной дороги, временно устроенной с целью эксплуатации леса, пришлось нам катить на дрезине верст двадцать к месту назначения. Батюшка благодушествовал, и я с ним. По приезде мы все осмотрели кругом, облюбовали близ речки красивый бугорок, пропели здесь тропарь Успению и благополучно возвратились домой.

Отец Герман был поистине родным отцом для меня, ибо относился ко мне с необыкновенно нежной любовью, снисходительностью и доброжелательством. Он радовался моим успехам и искренне скорбел при болезнях и невзгодах, постигавших меня.

Я не имел более близкого человека, чем батюшка, которому всегда все можно было говорить, не боясь, что осудит он, не поймет, позавидует.

С другой стороны, и отец Герман любил делиться со мной своими скорбями и думами или, как он выражался, „проверять себя“.

Вся его внутренняя жизнь была мне известна. За несколько лет до смерти, чувствуя слабость здоровья, он принял от моей грешной руки пострижение в тайную схиму. Искал отец Герман ее еще будучи в Гефсиманском скиту, о чем писал преосвященному Феофану Затворнику, но последний отклонил тогда желание старца, заметив: „Будет время, когда схима сама к Вам придет“. Так и случилось. Слепота, глухота и дряхлость организма заставили батюшку в конце жизни почти все время пребывать в келье в безмолвии, что собственно и требуется от схимника. Считая себя недостойным этого монашеского чина, он, однако, решился принять его по следующим мотивам.

«Схима, — говорил он, — облегчит и покроет от содеянных в монашестве грехов и даст случай подтвердить пред лицом Божиим иноческие обеты, которые так часто я нарушал, а вместе низведет на меня, немощного, благодатную помощь к их выполнению».

Постригал я отца Германа в келье, в глубокой тишине, вечером под 29 июля 1916 года, когда в обители совершалось всенощное бдение. Присутствовали три лица: духовный мой друг архимандрит Серафим и два самых преданных ученика старца — иеромонахи Мелхиседек и И. Трогательная и вместе с тем торжественная была минута. Батюшка переживал высокий подъем духа; распростираясь на земле, он всего себя отдавал Богу. Тут были и слезы: плакал сам старец и мы с ним. Замечательное при этом произошло совпадение. Когда я начал пострижение, раздался третий звон, при окончании же — четвертый, торжественный, заключительный. Невольно тогда я подумал: может быть, братия не чувствовала сердцем, какое святое событие происходило с ее отцом, зато созданная им обитель отметила столь важный момент в жизни своего строителя».

Между тем жизнь подвижника заметно приближалась к концу: он стал дряхлеть и болеть. Чувствуя все увеличивающееся телесное недомогание, за несколько лет старец начал особенно готовиться к исходу. Прежде всего, надо отметить плач его о грехах и сокрушение о том, что ничего он полезного не сделал ни для себя, ни для других.

У старца было желание очиститься от всех грехов, содеянных им в жизни. Каждый раз на исповеди он говорил что-либо новое, бывшее с ним давно-давно: «А вот я и еще вспомнил такой-то грех…» Очевидно, он старался во всем покаяться, боялся умереть с неочищенной совестью. То же обстоятельство заставляло его искать частого причащения и соборования, от которых он наглядно для всех получал освежение, подкрепление и духовное утешение.

С Преображения Господня старец не в силах был посещать церковные службы, но в келье у него до самой смерти вычитывался весь круг богослужений. Рассказывали, что, когда он последний раз присутствовал в храме, лицо его особенно сияло и очи были устремлены к небу. Вообще на отца Германа в последнее время часто находило какое-то духовное озарение: он поднимал свой взор и в молчании долго сидел неподвижно, как бы что-то созерцая, потом глаза его опускались, и старец снова приходил в свое обычное состояние.

Свою болезнь отец Герман переносил с поразительным терпением, а она, как видно, была нелегкая, потому что спрашивавшим его о здоровье старец обыкновенно отвечал: «Все болит у меня, я весь больной».

В понедельник 16 января 1923 года утром отец Герман почувствовал себя особенно плохо. По совету старца-затворника Алексия больного пособоровали. Пока совершалось таинство елеосвящения, авва лежал тихо, спокойно, то открывая, то снова закрывая глаза.

Отцу Мелхиседеку не давали покоя незадолго перед тем сказанные старцем слова: «Мелхиседек, смотри не упусти меня». «Как и в чем, батюшка?» — спрашивал преданный ученик. «Причасти меня перед исходом», — просил старец. И вот теперь, сознавая близость кончины старца, отец Мелхиседек мысленно усердно просил Господа и святую великомученицу Варвару помочь ему исполнить предсмертную просьбу своего наставника. Однако больной казался настолько слабым, что братия считали, что он не сможет принять причастие, но верный келейник после некоторых колебаний все-таки решился оказать батюшке послушание, предварительно дав ему выпить немного святой воды, которую больной свободно проглотил. Это ободрило отца Мелхиседека, он поспешно принес Святые Дары и, раздробив как можно мельче частицу, приобщил умирающего. Батюшка принял ее, запил святой водой и видимо стал приближаться к переходу в вечность.