Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

Во всём стечении обстоятельств, в неслучайно «случайных» связях, соединениях людей, монастырей, традиций, влияний в конце XVIII в., особенно отчётливо видна благая Десница Божия, поспешающая устраивать внешние обстоятельства в соответствии с внутренними духовными устремлениями лучших русских людей. Движение за духовное просвещение не было уже ни «сопротивлением», ни «протестом»; оно начиналось естественно, даже за пределами России, и входило в неё тоже не нарочито, а естественно и спокойно. И на гордостные претензии учёного, школьного, или академического, на западный манер сделанного «богословия», спокойно ответило устами преп. Серафима Саровского: «Богослов тот, кто молиться умеет». А умение молиться приобретается, оказывается, тоже целой наукой, целой системой образования, от низшего до высшего. «Добротолюбие» — один из трудов высшего духовного образования. Такое образование обусловлено тем, что призванный к богоподобию человек, помрачив и исказив себя в грехопадении, должен отныне во Христе как в «новом Адаме» родиться, возродиться вновь всем существом, всей личностью, с Богом «соединившеся, и совершенно изменившеся, обдержанием Божественныя любве обильнийше обожитися... и к первому совету Божию (сиречь обожению человека) возвратитися», — как сказано в «Добротолюбии».

Теперь нам придётся ответить на вопрос, который до сих пор без особого успеха пытаются решить почти все историки: нужно ли было России насыщаться западным «просвещением» или нет? Западное «просвещение» — однозначно вредное и пагубное явление! Оно принималось и насаждалось Петром I и его преемниками в XVIII в. вовсе не потому, что «футляром» Российской Империи, по западному устроенной, хотели сохранить и защитить жившую в ней Святую Русь, как думают некоторые. Вспоминают при этом мысль Петра I о том, что Россия должна стать лицом к Европе, чтобы потом становиться к ней спиной. Красиво, но неверно. Для Петра I — это только попытка самооправдания. Для нынешних мыслителей — это попытка «задним числом» оправдать провал в духовную яму XVIII столетия объективной необходимостью и даже пользой. Российская Империя стала вновь сознательной и объективной хранительницей Святой Руси только в XIX в., после 1825 г... XVIII-й же век — это отступление от Бога и исторической задачи самой Великороссии, не вызванное никакой действительной нуждой! Можно было в ограниченных, необходимых дозах брать что-то от западных научно-технических и иных достижений в целях только обороны и охраны и не подрывая при этом коренных многовековых устоев, традиций, обычаев Великорусской жизни. Поступили иначе только потому, что для души Великороссии уж очень сильным оказался соблазн западного духа, образа жизни, как соблазн некоего прелюбодеяния. После этого соблазнитель (Запад) и получил как бы «по праву» особый доступ в Россию, в её духовно-идейную и даже политическую жизнь. Доступ — в Россию, но не в Святую Русь! Последняя, как видим, не приняла Запад тогда же, в XVIII в., не примет его и потом, как увидим, — до самого конца! И если спросят, не играем ли ми словами и терминами, мы ответим примером. Древнерусский город имел не одно кольцо обороны. Неприятель мог прорвать внешние стены крепости, но если ему не давалось взять детинец — последнюю, особо укрепленную крепость в крепости, считалось, что он не смог победить город в целом. По отношению ко всей Великороссии, вошедшей главной частью в Российскую Империю, Святая Русь — это и есть детинец, или, в иных понятиях, — тот «внутренний человек», который составляет глубинное духовное сердце каждого христианина и не всегда и не сразу осознается им самим.

Вступивший на Престол в 1801 г. Государь Император Александр I получил в «свете» того времени прозвище «очаровательный сфинкс». Он был на редкость красив в благородно-приятном, деликатном обращении со всеми, но при этом никто не мог знать, что у него на самом деле в мыслях, на душе... К примеру, Наполеон Бонапарт («великий», «гениальный»!) стал догадываться, что Александр I обманывал его, только уже будучи в заключении на о. Св. Елены, незадолго до кончины... Тогда в своих записках Наполеон отметил: «Царь умён, изящен, образован, он легко может очаровать, но этого надо опасаться, он неискренен: это настоящий византиец времён упадка империи... Вполне возможно, что он меня дурачил... Он может далеко пойти. Если я умру здесь, он станет моим настоящим наследником в Европе». Наполеон в этом суждении допустил ошибки: Александр Павлович был не «византиец», а настоящий русский; не «возможно», а совершенно точно он кое в чём обманывал («дурачил») Бонапарта (и не его одного); и наконец, он вовсе не собирался «далеко идти» и становиться «наследником» корсиканца в Европе. У него на уме было тогда уже совсем другое!... Несмотря на многовековое общение с Великороссией, Запад до сих пор её не понял, не может понять. «Загадочная русская душа» и пугает его, и привлекает его любопытство. Сравнение России («русской души») со сфинксом стало уже обыденным («Россия-сфинкс»). Меж тем «сфинкс» дает возможность отгадывать свои загадки, в частности, жизнью и деяниями некоторых российских государей. Из них самым примечательным в этом отношении является Царь Александр I. То, что случилось с ним, могло в XIX веке случиться только в России (и более нигде!) и только с Русским (и ни с каким другим) Царём! Всё началось, как мы помним, с трагической ночи на 12(25) марта 1801 г., когда в Михайловском замке в Петербурге убивали Государя Павла I. Это происходило в помещении прямо под которым находились комнаты его родного старшего сына Александра, не спавшего, переживавшего об исходе дела, то есть знавшего, что там, наверху ватага пьяных офицеров свергает с престола его отца... Втянутый в роковую интригу поистине сатанинским хитрым обманом, Александр Павлович, любивший своего отца, не сделал ничего, чтобы его спасти. Некоторые позднейшие историки язвительно замечают, что хотя Александр взял с Палена клятву, что Павла I оставят в живых, он всё должен был предполагать, чем может окончиться дело. Так ли это? И так и не так. Александр верил заведомо ложной клятве Палена, потому что хотел верить. Но, когда он узнал в ту же ночь, что отца убили (и как убили) он пришёл в ужас! Его рыдания и терзания сердца были совершенно искренними и очень глубокими! С этой минуты вся его внутренняя жизнь перевернулась. Он увидел и ощутил себя виновным в смерти отца (и если не в прямом смысле отцеубийцей, то причастным к отцеубийству более многих других). В Российской истории такое было впервые. И надо же так случиться, что «первенство» это досталось на долю человека доброго, возвышенных мыслей и чувств, любившего природу, очень образованного и очень воспитанного, с подлинно благородным сердцем! Его безусловная вина и ошибка состояли в том, что он поверил лжи (имеем в виду лживость всей в целом интриги Палена). Исправить дело можно было теперь только обратным ходом — поверить правде. А для этого правду ещё нужно было точно найти (- в чём она?).