Долорес Кэннон - Иисус и Ессеи

Как ни печально, но он ясно дал понять, что отвечать не желает. Позже я узнала, что, когда римляне захватили ессеев, те позволяли замучить себя до смерти, но не давали ответов на вопросы такого рода. То, что казалось мне обычной темой для разговора, явно имело для Садди очень большое значение. Конечно, тогда я этого не знала и не представляла, какие вопросы были рискованными.

Д.: То, что Кумран был построен возле соленых утесов, что-то значит?

С: Не столько утесы важны, сколько местность. Это точка... энергии (какой именно энергии, я не разобрала; это было короткое слово, что-то вроде «кен»). Это открытое место ее выхода. Это одна из энергетических точек.

Д.: Люди говорят, что это странное место для строительства поселения. Оно такое изолированное.

С: Это одно из преимуществ.

Д.: Они думали, что человек здесь не сможет жить никоим образом.

С (саркастически): И в Сахаре человек тоже не может жить. Но ведь живет же!

Д.: Люди говорят, что это место слишком изолированно и что невозможно пользоваться водой из Мертвого моря.

С: Здесь есть вода, пригодная для питья и иных целей. У нас есть все, что нам нужно.

Д.: Что значит слово «ессей»?

С: Святой человек.

Я удивлялась, почему он без колебаний сообщает мне значение этого слова, тогда как значение названия «Кумран» он отказался мне открыть. Это говорит о непоследовательности его отказов.

Харриет опять заглядывала в список своих вопросов. «Тебе говорят что-нибудь такие названия, как Мидраши и Мишна? Этот вопрос явно задел Садди, потому что он взволнованно проговорил несколько слов не по-английски. Много раз в подобных случаях, когда возникал достаточный повод для эмоциональной вспышки, он переключался на родной язык. «Почему ты спрашиваешь?»

Д.: Мы просто поинтересовались, есть ли в ваших писаниях что-нибудь про Мидрашим.

С. (беспокойно): Я не буду говорить об этом!

Д.: У нас нет другого способа узнать, кроме как задавать вопросы.

С: Почему ты задаешь вопросы, которые обнаруживают лишь частичные знания?

Д.: Мы слышали об этих вещах и спрашиваем тебя, чтобы ты либо подтвердил их, либо помог нам в дальнейшем познании. Иногда в нашем распоряжении есть только эти крупицы и обрывки сведений.

С (прерывая): Иметь в распоряжении лишь отрывочные сведения — это может быть опасно.

Д.: Ты считаешь, нам не полезно знать это? (Это было неожиданно.)

О: Что касается этих вещей, да. Говоря о вещах, о которых знаешь лишь частично, и выкликая слова силы, от которых у тебя есть, возможно, одни осколки, ты можешь навлечь на себя больше того, с чем ты в силах совладать.

Это застигло нас врасплох, так как мы, конечно, не представляли себе, что в простых вопросах таилась какая-то опасность. Мы сказали, что полагаемся на его суждение, и спросили, что, по его мнению, нам следует делать.

С: Не говорите об этом больше, пока у вас не будет знания, которое можно приумножать. Ибо очень опасно говорить об этом с теми, кто, может быть, обманом заставит тебя открыть то, что ты знаешь, чтобы этим воспользоваться в своих интересах.

Д.: Но как же мы узнаем еще что-то, если не будем спрашивать? Нам разрешается искать?

С: Искать разрешается, но очень осторожно.

Д.: Не всегда легко найти верного человека, который сможет нам об этом рассказать.

С: Это правда. Но вы всегда должны опасаться тех... и не говорить слишком многого тем, кто в ответ сам начинает спрашивать.

Д.: Значит, ты думаешь, лучше не искать такого знания?

С: Я так не говорил! Это ты так понимаешь то, что я сказал. Я только призываю к осторожности. И остерегаться тех, с кем делишься знанием. И не получать ничего или мало взамен.

Д.: Но достаточно самого знания!

С.: Нет! Ведь знание может быть очень пагубно. Нередко возникает соблазн использовать его. А с неполным знанием ты можешь подвергнуть опасности себя и других.

Я поблагодарила его за предупреждение. Эта вспышка была совершенно неожиданна и абсолютно не соответствовала характеру тихого Садди. Он и раньше отказывался отвечать на вопросы, но никогда так решительно. Я до сих пор удивляюсь, что же мы такого спросили, что вызвало столь сильную эмоциональную реакцию. Я вернулась к вопросам, на сей раз с несколько большими предосторожностями.

Д.: Ты когда-нибудь слышал о книге, которая называется Каббала?

С: Некоторые из нас ее читали. Да, у нас есть свитки, в которых есть кое-что из написанного в ней.

Д.: Это сложная книга?

С: Все сложно, если начнешь усложнять. Она объясняет многие законы природы и соотношения сил, и то, как использовать это себе во благо. И как открыться тому, чем окружают нас вселенные, — в этом мире и в иных.

Садди не знал, кто был автором Каббалы, но она была древнее, чем многие книги из тех, что у них были.

Позже, когда у меня появилась возможность провести дальнейшие исследования, я, кажется, поняла, почему вопрос Харриет так расстроил Садди. Я обнаружила, что иудаист-ское богословие разделено на три части: первая — это Закон, которому обучались все дети Израиля; вторая — это Мигина, или душа Закона, которая открывалась раввинам и учителям;

третья часть — это Каббала, душа души Закона, заключающая в себе тайные знания, и открывали их только высшим посвященным из числа иудеев. В Мидрашим объяснялись приемы, к которым прибегали для упрощения или более полного объяснения Законов. Очевидно, мы по незнанию вторглись в запретную область учения, которым жил Садди и другие ессеи. Возможно, этим и объясняется его эмоциональная вспышка и предупреждения, касающиеся употребления слов силы и разговоров о вещах, в которых мы совершенно не разбирались.

Переводчики свитков Мертвого моря упоминают и Дамасский документ, полагая, что, видимо, существовали и другие ессейские общины, и одна из них, вероятно — в окрестностях Дамаска. Но, спросив о ней, я коснулась запретной темы. Садди ответил уже знакомым «я не буду говорить об этом». Было странно видеть, как беспокоили его некоторые вопросы, тогда как на другие похожие вопросы он отвечал без малейших затруднений.

Д.: А ты знаешь что-нибудь о группе ессеев в Александрии?

С. (после долгой паузы): Мой отец говорил, что недавно рассказывали про каких-то учителей, которые пошли, но не в Александрию, а просто в Египет. Но я не знаю. (Спрашивал ли он у отца?) Других общин много. Я знаю об одной в Египте. Несколько таких есть в землях, прилегающих к Израилю, Иудее (название следующей страны было неразборчиво, на слух воспринималось как Год). Их много. Наша здесь, в Кумране, — может быть, одна из самых больших, но она не единственная.

Странно, что Садди отказался говорить только о Дамасской общине. Он сказал, что, насколько ему известно, другие общины были такими же изолированными, и все они создавались на том же основании, которое было в Кумране: на накоплении и сохранении знания. Они вовсе не были одиночными, изолированными группками.