Трушова - Православие и Культура

«Жизнь стремится выразить себя непосредственно какъ религіозная, — не на языкѣ съ даннымъ запасомъ словъ и предписаннымъ синтаксисомъ: душа хочетъ сохранить свою религіозность, хотя и утеряла вѣру во всѣ опредѣленныя, скорѣе предопредѣленныя содержанія.» Не скрывается ли въ этихъ словахъ самая глубокая тайна въ діалектикѣ западнаго христіанства? Въ итогѣ средневѣковья получился распадъ духовной цѣлостности, и религія, чтобы стать вновь всепроникающей силой, должна стать чисто музыкальной и быть свободной отъ всякаго идейнаго содержанія; можетъ быть, такимъ путемъ вернется западная религіозность къ подлинной христіанской цѣлостности духа? «Я сомнѣваюсь однако, пишетъ дальше Зиммель, — не является ли эта «функціональная» религіозность, безформенная по существу, — простой лишь игрой? Не нуждается ли неизбѣжно религіозная жизнь въ своемъ объектѣ?» Эти слова Зиммеля, конечно, справедливы: чисто «музыкальная», свободная отъ всякой формы, отъ всякихъ идей религія имѣетъ значеніе лишь переходной ступени. «Возвышеніе религіозной жизни, пишетъ Зиммель, до чистаго самоуслажденія, превращенія всего «транзитивнаго» въ вѣрѣ въ чисто «интранзитивное», — манитъ къ себѣ какъ выходъ изъ трудностей, въ какихъ слагается современная религіозная жизнь, но этотъ выходъ имѣетъ лишь временное значеніе и не освобождаетъ въ дѣйствительности отъ затрудненій.»

Эти мысли Зиммеля, спокойнаго и вдумчиваго наблюдателя преимущественно протестантской культуры, очень интересны. Если еще Виндельбандъ, въ своемъ извѣстномъ этюдѣ, посвященномъ религіи (см. его Präludien), могъ стоять на точкѣ зрѣнія «музыкальной» религіозности, какъ это мы охарактеризовали, то Зиммель –ясно понимаетъ, что на этой музыкальной религіозности нельзя удержаться. А для насъ, православныхъ, ясно, что изъ религіозной трагедіи Запада переходъ къ полнотѣ православной внутренней жизни, быть можетъ, неосуществимъ иначе, какъ черезъ «функціональную» по характеристикѣ Зиммеля, или лучше — музыкальную, но всецѣлую, всю жизнь окрашивающую религіозность.

Необыкновенно интересная книга! Въ спорѣ о культурѣ между Вяч. Ивановымъ и М. О. Гершензономъ, изложенномъ въ XII письмахъ, столкнулось два глубокихъ теченія современной мысли. Въ лицѣ Гершензона мы имѣемъ дѣло съ тѣмъ именно разложеніемъ культуры, о которомъ говоритъ Зиммель (см. предыдущую замѣтку): «мнѣ тягостны, пишетъ Гершензонъ, какъ досадное бремя, какъ слишкомъ тяжелая, слишкомъ душная одежда, всѣ умственныя достоянія человѣчества, все накопленное вѣками и закрѣпленное богатство постиженій, знаній и цѣнностей». «Я не сужу культуры, пишетъ онъ далѣе, я только свидѣтельствую: мнѣ душно въ ней»: «несмѣтныя знанія, какъ милліоны неразрываемыхъ нитей окутали меня кругомъ, всѣ безликія, всѣ непреложныя, неизбѣжныя до ужаса. И на что они мнѣ? . Огромное большинство ихъ вовсе не нужно. Въ любви и страданіи мнѣ ихъ не надо, не ими я въ роковыхъ ошибкахъ и нечаянныхъ достиженіяхъ медленно постигаю мое назначеніе, и въ смертный часъ я, конечно, не вспомню о нихъ»… «Я живу странно, двойственной жизнью, читаемъ дальше въ признаніяхъ Гершензона: я впиталъ въ себя духъ европейской культуры… я люблю ея чистоплотность и удобство, люблю науку, искусство, поэзію, Пушкина… Но въ глубинѣ сознанія я живу иначе. Уже много лѣтъ настойчиво и неумолчно звучитъ мнѣ оттуда тайный голосъ: не то, не то! Какая то другая воля съ тоской отвращается отъ культуры и отъ всего, что дѣлается и говорится вокругъ!»

Вяч. Ивановъ справедливо отмѣчаетъ въ своихъ отвѣтахъ Гершензону, что въ основѣ его руссоизма, его тяготѣнія къ простой, «свѣжей» цѣльности лежитъ безвѣріе: «безъ вѣры въ Бога человѣчество не обрѣтетъ утерянной свѣжести». Въ противовѣсъ тоскѣ Гершензона, его борьбѣ съ культурой, которую онъ ощущаетъ, по удачному выраженію Вяч. Иванова, какъ «систему тончайшихъ принужденій», Вяч. Ивановъ развиваетъ въ своихъ письмахъ идеалъ религіозной культуры. Конечно, форма переписки лишаетъ его возможности развить свои мысли съ необходимой систематичностью и полнотой. Тѣмъ не менѣе письма Вяч. Иванова изумительно глубоки. Съ чрезвычайной силой и ясностью вскрываетъ Вяч. Ивановъ внутренніе мотивы въ настроеніи Гершензона: онъ характеризуетъ это настроеніе, какъ своеобразное иконоборчество. Правильно характеризуетъ онъ въ другомъ мѣстѣ точку зрѣнія Гершензона, какъ «культурный нигилизмъ» Дѣло дѣйствительно идетъ о внутреннемъ непріятіи культуры у Гершензона, о неусвоенности «благой вѣсти» Христа — ибо во Христѣ освящается и преображается «тварь». «Бога я ощущаю незримымъ и вездѣсущимъ», пишетъ Гершензонъ. Это есть своеобразный трансцендентизмъ, — Богъ внѣ исторіи, внѣ природы и культуры: Онъ вездѣ и во всемъ, но какъ запредѣльная, лишь музыкально постижимая сфера. И именно отсюда проистекаетъ у Гершензона внутреннее «иконоборчество», отсутствіе чувства исторіи, какъ наростанія цѣнностей…

Споръ о культурѣ Вяч. Иванова и Гершензона, несмотря на то, что изложенъ въ формѣ писемъ, подымаетъ остро цѣлый рядъ основныхъ и важнѣйшихъ вопросовъ нашего времени. Эта маленькая книжечка, состоящая изъ писемъ, которыя писали другъ другу жившіе въ одной комнатѣ, но въ разныхъ углахъ ея люди, очень богата мыслями, глубока и содержательна. Читатель не пожалѣетъ, если познакомится съ ней.

Ньюманъ — членъ англійской церкви, перешедшій въ католичество и создавшій въ англійской церкви извѣстное католическое настроеніе. Авторъ, іезуитъ д’Эрбиньи, называетъ Соловьева «ньюманомъ», именно, какъ достойный подражанія, съ его точки зрѣнія, примѣръ обращенія православнаго мыслителя въ католичество. Съ этой точки зрѣнія онъ разсматриваетъ жизнь и относящіяся къ католическому вопросу сочиненія В. С. Соловьева. Авторъ знаетъ работу Величко о Соловьевѣ, переписку его, напечатанную Э. Л. Радловымъ, и сочиненія нашего философа. Изложеніе книги, какъ и слѣдуетъ ожидать отъ труда іезуита, поставившаго себѣ задачей прославленіе католическихъ симпатій Соловьева, крайне тенденціозно. Такъ, говоря о молитвѣ В. Соловьева, жаждавшаго увидѣть вселенскую церковь, д’Эрбиньи замѣчаетъ: «Мгла разсѣялась, и передъ нимъ предстала вселенская церковь во всемъ своемъ католическомъ блескѣ.» О послѣднихъ годахъ нашего философа авторъ говоритъ мало. Онъ приводитъ замѣчаніе В. Л. Величко, что въ это время Соловьевъ уже лучше видѣлъ, чѣмъ раньше, трудности, стоящія на пути соединенія церквей подъ главенствомъ папы. Онъ освободился также отъ вліянія епископа Штросмайера. Однако, по убѣжденію д’Эрбиньи, В. Соловьевъ умеръ, какъ вѣрный сынъ католической церкви. Если онъ исповѣдовался и причащался передъ смертью у православнаго священника, то въ тѣхъ условіяхъ, въ которыхъ онъ умиралъ, это было бы дозволено всякому католику. Книга д’Эрбипьи приводитъ нѣкоторыя данныя (напр., изъ области общенія Соловьева съ Штросмайеромъ), которыя, повидимому, восходятъ къ устному преданію. Опа и вообще написана интересно, но крайне тенденціозно.