Виллигис Йегер - Поиск смысла жизни. Изменение сознания на пути к внутреннему миру

Мы в состоянии исследовать микрокосмос. Мы можем расщеплять атом и вызывать ужасные последствия. Мы можем уничтожить жизнь на этом нашем земном корабле. Мы нашли другие субатомарные частицы, такие как кварки, например. О них мы уже ничего не можем больше сообщить, где именно они находятся и с каким ускорением двигаются; да, мы не можем больше определить границы материи и энергии, так как эти частицы выступают попеременно то как материя, то как энергетические волны. Мы все еще экспериментируем и вычисляем, но мы уже толком не знаем, с чем мы собственно экспериментируем.

Мы оберегаем себя от тех воззрений, что мир может быть организован с рациональной точки зрения. Мир, очевидно, организован иррационально, и его внутренняя структура не имеет ничего общего с интеллектуальными выкладками. Короче говоря: он имеет измерения, которые нельзя больше постичь рационально. Я напомню о теории сверхточности, которая исходит из десяти измерений. Она определяет мир в десяти измерениях, а точнее, в девяти пространственных измерениях и во времени. Другие физики требуют до 26 измерений. [41] Ср. Green В. Michael, в журнале: Spektrum der Wissenschaft, November 1986, S. 54. Мы придаем людям слишком большую значимость и слишком уж четко знаем, кто есть Бог. Тем не менее мы живем на крошечной точке данного космоса, между кварками и черными дырами. Как микромир, так и макромир превосходят наши возможности восприятия.

Рациональное сознание — это только форма сознания, наряду с которой к нам относятся еще и другие. Оно рассматривает универсум в своих ограниченных рамках. Через такое сознание мы можем воспринять только четыре измерения. Прочие измерения можно постичь только через другие формы сознания. Действительность — это нечто совсем другое, нежели то, что нам может открыть это очень ограниченное логическое мышление.

Теология говорит о Боге только в рациональной области. Также то, что мы называем откровением, вербализируется в сфере этих четырех измерений. Естествознание уже превосходит все традиционные математические выкладки об универсуме. Не должна ли также и теология перешагнуть свои рациональные положения о Боге? Для чего эти пугливые оборонительные позиции в церковных кругах? Это что-то подобное страху перед мистикой.

Мистика всегда знала о других измерениях. «Я», говорит мистика, должно перешагнуть через себя, чтобы погрузиться в познание. На языке мистики это звучит так: «Я» должно умереть. Она так же мало может дать названий познанию других измерений, как и естествознание; ибо и она не в состоянии заключить познание в языковые рамки, которые основываются на рациональном мышлении. Естествознание признает сегодня определенное родство с восточными эзотерическими системами в области своих собственных пограничных познаний.

Восточные религии имеют оба предмета: теологию и практику, которая ведет к познанию. Теология является очень многогранной и субтильной. Практика носит общее название «тантра». Тантра происходит из санскрита и означает «ткать». О тантре не говорят, но следует это сделать. «Философию можно понять интеллектуально, тантру нет. Буддистская философия — это функция разума. Тантра превосходит рациональное мышление. Самые субтильные мыслители индийской цивилизации признали, что слово и понятие доводят ее только до определенной точки. По ту сторону этой точки лежало подлинное исполнение практики, познание которой описать невозможно. Они не удержались от того, чтобы усовершенствовать практику до внешне эффективного высокоразвитого технического ряда, однако это помешало описанию познания, которое воздействует на эту технику». [42] G. Zukav, Die tanzenden Wu Li Meister, rororo 7910, 1985, S. 354. Важной функцией восточных религий является предоставление возможности духу избежать ограничений символики. Символами, согласно этому положению, являются не только слова и понятия, но и люди, и вещи. По ту сторону границ символики лежит то, что есть чистое наблюдение, познание «данного бытия» реальности.

Тем не менее также и восточные религии используют символы, но для того, чтобы избежать ограничения символов. Религия всегда должна использовать символы, то есть слова, религиозные обряды, мифы, таинства. Однако они являются только пальцем, указующим на луну. Мы, как христиане, снова должны признать, что религия так же сильно основывается на познании, как и на слове. Особенно ясно это видно в восточных религиях.

В трансличностных журналах и в журналах по естествознанию сейчас находится больше статей о мистике, чем в духовных церковных журналах; ибо мистика в последние двести лет эмигрировала из христианских церквей, что имело свои основания, поскольку люди нашего времени все больше становятся недовольными своей церковью. Фактически, новые познания в области естествознания еще немного принизили наши представления и наши речи о Боге. Христианская религия еще плотно обитает в картезианской и ньютоновской картине мира. Только мистика явно придерживается современной картины мира. Она давно перешагнула понятие четырех измерений, чтобы подробнее увидеть конечную действительность.

Когда была написана Библия, человек смотрелся как венец творения. Вселенная вращалась для него вокруг Земли. Он верил в Бога, который все это создал и заботливо оберегает. Этот Бог нашел народ, с которым Он заключил союз, которому дал законы; Он особым образом всегда с ним вместе. Время от времени Он сердится на это кочевое племя (ибо больше не было этого народа), а потом снова благоволит ему. Даже тогда Бог уже был непостижим, но, по сути, Он был сверхсуществом, патриархом, который видит все и всем управляет. Такое толкование еще и сегодня играет в христианстве значительную роль, хотя и плохо укладывается в голове, ввиду наших космических познаний, а подобный патриархальный Рулевой воспринимается с трудом; вести такие речи о Нем, в масштабах неизмеримости универсума, мы считаем почти что оскорблением. Мистика на Западе, в отличие от восточных религий, развивается по нисходящей. Сегодня она — прежде всего, если она заимствована у восточных религий, — подвержена гонениям и брошена в один котел с псевдомистическими течениями нашего времени. Но однажды такое положение вещей изменится. Цукаф полагает в уже цитируемой книге: если Боме или подобный ему физик в будущем станет главным направляющим этой науки, то познания Востока и Запада смогут в исключительной гармонии перейти друг в друга. «Не удивляйтесь, если перечень лекций по физике в XXI веке будет включать в себя лекции по медитации». [43] Там же, с. 351.

Автор следующих сообщений отражает перелом своей религиозности: Священник: «Глубокий конфликт во мне — это освобождение от передаваемых традиций, которые уже стали штампами, и не в сознательном исполнении церковных обрядов, нет, в более глубоком бессознательном пласте. Странным образом, лишь сейчас дошло до моего сознания, каким чужим стало это христианство с тысячами изменений, да еще резонирует как основной мотив в нашем мышлении и в культуре. Если отныне образ, который нам дал Иисус Христос, образ Отца Бога, распадется, то будет очень трудно найти себя в совершенно новой действительности. Иисус дал людям этот образ, потому что они его уже в себе несли… Наше время больше не потерпит ограничений. Пару дней назад я прочитал кое-что у православного священника о созерцательности: «…если ты видишь Бога, то ты ничего не видишь, и это точно вопрос: если ты смотришь на то, чего нет, тогда нет ни познания, ни знания. На деле, здесь то, что есть Бог, а Бог есть ничто». И сразу после этого я увидел «Ничто». Это была неогороженная действительность, бесколесная действительность, и вся моя преданность исчезла в этом видении… Чем больше выпадает сознание нашего «Я», тем больше погружаешься в эту внутреннюю действительность, в это «Ничто». Это было так, как будто прошлое и будущее перестали существовать. Я мог бы не раз привести себя к тому, чтобы напомнить о себе. Здесь была только свобода видения, слушания и деяния».