Виллигис Йегер - Поиск смысла жизни. Изменение сознания на пути к внутреннему миру

В этом смысле я понимаю и пасхальные рассказы. Сообщения о воскресении — это не исторические сообщения, это познания, которые человек сделал вместе с Иисусом Христом и об Иисусе Христе. Они облекли эти познания в истории, об одной такой мы только что слышали.

Сообщение о смерти и воскресении Лазаря символизирует также и нашу смерть и воскресение. Это мифическое событие, мифическое исполнение. Трапеза — это, собственно, завершение. Когда миф символически через смерть и воскресение завершился, мы празднуем пасхальную трапезу. И это мы делаем сейчас. Мы чествуем смерть и воскресение Иисуса, и мы чествуем свою смерть и свое воскресение.

С чего мы начинаем в этот праздник? Должны ли мы верить, как это изображено на многочисленных иконах, что Иисус и телом, и душой возносится на небо? Должны ли мы верить, что там Он воссядет на троне по правую руку Отца? На небе, в стране с молочными реками и кисельными берегами, где каждый получает то, что он хочет. Или мы должны просто отвернуться от подобной инфантильной веры и оставить это для наивных душ, которые позволяют священникам утешать себя этим?

Прежде всего, важно то, что небо не что-то, находящееся очень далеко. Не что-то там, наверху, куда нужно возноситься. Оно здесь и сейчас. Вознесение на небо не значит: Иисус поднялся с этой земли, а небо всегда и везде. Вознесение возвещает нам, что мы все и душой, и телом призваны к небесам, то есть призваны познать Бога, а значит, познать, кто мы есть на самом деле. Мы несем в себе Божественное семя, которое дзэн называет «природной сущностью», йога — «Атман», а христиане — «вечной жизнью», «Божьим Царством», или «Небесами».

Вознесение Христа — это выражение мифологической языковой формы. Не следует понимать религиозные высказывания буквально. Религия выражается в образах и мифах. Я уже упоминал, что миф — это как окно. Окно рассказывает нам что-то о свете, который сияет за ним. Окно — это не свет. Мы не должны останавливаться на линиях и красках. Они указывают на свет, который сияет за ними.

Вознесение является таким окном, которое должно нам сегодня объяснить, что в нас есть такое измерение, которое мы не можем постичь интеллектуально и осмысленно. Измерение, которое мы можем только познать, для которого мы должны пробудиться.

Мы размышляем об этом вознесении. Мы хотим познать то, что познал Иисус Христос. Небеса всегда здесь. То, что нас от них отделяет, — это наша зацикленность на сознании нашего «Я». Если мы сможем перешагнуть границу времени и пространства, мы вознесемся, мы окажемся на небесах. Небеса — это осознание того, что мы Божественного происхождения, что мы несем в себе Божественную жизнь.

И это мы чествуем сегодня в образах хлеба и вина, образах, которые мы можем видеть. За ними скрывается другое измерение, которое мы называем Божественной жизнью, небесами, вечностью, детьми Бога и т. д Это измерение мы не можем видеть, но оно здесь.

Небеса здесь и сейчас. Вознесение подразумевает познание Здесь и Сейчас. Для этого мы встаем на путь познания. Путь, который не является путем; ибо он не там, ни наверху, ни внизу, ни вчера, ни завтра, а здесь и сейчас. В Вознесении Иисуса мы чествуем наше собственное вознесение. Этот праздник предостерегает нас от бегства в ложную духовность, от отказа от мира.

В Западной Европе Иисус Христос, как и основатели других религий, считается личным Спасителем. Поэтому христианство стало абсолютно антропоцентрической религией. Пройдет много времени, пока мы пересмотрим это одностороннее толкование образа Христа. Наша картина мира так радикально изменилась, что чисто антропологический взгляд на космос больше уже невозможен. Прежние рукава антропоцентрического, рационалистического, антимистического и антиженского понимания мира и человека уже больше не носят.

Исторический Иисус слитком переоценен. Это ведет к нарциссическому учению о спасении. Мы, христиане, больше интересуемся самими собой, чем Богом. Мы все еще верим, что все вращается вокруг Земли. Мы все еще верим, что человек — это непревзойденный венец творения. Мы все еще верим, что существует райская, статичная форма конца.

Из текстов Старого и Нового Заветов также хорошо может развиться космическая, даже мистическая теология. То, что Иисус сказал о Боге, это Его личное познание. Это было мистическое познание. Слова «отец» и «ребенок», которые он позаимствовал из еврейского понимания о семье, свидетельствуют о познании единства, каким его знают все мистики. «Я и Отец — единое целое». Вместо того чтобы подчеркивать единство в мыслях о семье, мы исходим из постулата, что создание отличается онтологически, и тем самым вбиваем клин между Богом и человеком, или созданием.

Иисус возвещает Божье Царство здесь и сейчас. «Оно в вас». Мы предполагаем его в далеком будущем и обнадеживаем людей Небесами обетованными. Эвагрий Понтикус, мистик IV века, пишет: «Кто достиг состояния Духа… милости, тот увидит в молитве свою собственную природу в виде сапфира или в красках неба. То в Писании называется Царством Божьим, что увидели отцы на горе Синай». [253] Evagrius, Ponticus, Munsterschwarzach 1989, S. 18.

Вместо того чтобы чувствовать себя братьями и сестрами «Перворожденного» и говорить вместе с Ним: «Я и Отец — единое целое», мы сделали Иисуса объектом почитания и поклонения.

Вместо того чтобы считать себя «древним Христом», мы низвели себя до грешников и кающихся.

Вместо того чтобы ощутить в его учении единство нашего бытия с Ним и с Отцом, как в образах виноградной лозы и ветвей, мы навесили на Него ярлык моралиста.

Вместо того чтобы признать в Нем наш собственный прообраз и отражение Отца, мы Его, как «совершенно другого», отодвинули от себя в невероятные дали.

Вместо того чтобы воспринимать его как «Эммануила», как «Бог с нами», как Он об этом возвестил, мы низвели Его до мелкого, жаждущего вознаграждения мирового судьи.

Иисус Христос, как Космический Христос, имеет влияние архетипа, который в создании выступает как Божественный. Это архетип Божественного в нас. В нас, как и в Нем, протекает Божественное, которое Он назвал Отцом. Что происходит с Ним, происходит и с нами, только для нас это еще не открыто.

Как Космический Христос вступает Иисус в Иерусалим и говорит нам, что и страдания, и смерть являются проявлением Божественного. Как и Иисус Христос, мы входим вместе с Ним в Иерусалим. Вместе с Ним мы идем через смерть и воскресение.

Исходя из этого события, мы должны понять, что жизнь проходит через множество смертей и воскресений. Мы должны научиться объединять себя с жизнью, которая не знает ни смерти, ни воскресения. Мы должны понять, что смерть является лишь процессом преобразования в новую форму жизни. И когда мы будем готовы все снова и снова переходить через смерть и воскресение в новую форму, мы будем соответствовать динамичному Божественному принципу.