Виллигис Йегер - Поиск смысла жизни. Изменение сознания на пути к внутреннему миру

Иоанн Креста полагает, что освобождение мира основано на этой смерти «Я», когда кто-то вступает на путь созерцательности. В этой связи было бы хорошо заглянуть в его книгу «Восхождение на гору Кармель», книга 2, глава 7, № 11 и 12. Там написано, что Иисус совершил свое освобождение в глубочайшем уничижении (кенозис):

«…В момент смерти Иисус был уничтожен и духовно, без утешения и помощи, ибо Отец Его предал низшей области внутренней иссушенности. Это побудило Его к восклицанию: «Боже мой, Боже мой, почему Ты Меня покинул? Это было глубочайшим, ощутимым одиночеством Его жизни. И в нем Он сотворил великое создание». «…Из него, в Духе стремящийся, мог позаимствовать тайну врат и пути Христа к единению с Богом». [254] Johannes vom Kreuz, Aufstieg zum Berge Karmel, 11, 7, 11.

Стать подобным Иисусу в этом уничижении является высшим состоянием, которого может достичь душа. Это высшее состояние заключается в испытании смертью на кресте, чувственно и духовно, внутренне и внешне. У Иоанна Креста это уподобление Иисусу Христу в его глубочайшем отчуждении является предпосылкой для мистического познания. Это отчуждение относится и к религиозному переживанию, утешению, видениям, возвышениям, экстатическим познаниям и т. д. Отчуждение и опустошение не являются целью. В большей степени они являются только переходом и условием для воскресения.

Мы должны жить, как Иисус Христос, в Его Божественности и человечности. Мы — другой Иисус Христос. Как Он проявлял Божественную жизнь в своей человечности, так и мы должны проявлять Божественную жизнь в нашем человеческом образе. Так как мы посвящены во все тайны Христа, мы их все должны пережить: рождение, взросление, учение, труд, члены общества, страдание, смерть и, как у Него, воскресение.

Речь идет не о подражании, а уподоблении Ему в качестве сынов и дочерей Бога. Мы должны любить нашу человечность, так как в ней выражается наша Божественность. Мы должны найти себя через познание себя человеком и Богом.

Но в этом познании тогда уже не будет человеческого эго, а будет та мистическая идентичность, которую теологи постоянно осуждают и считают предосудительной; и, тем не менее, она находит выражение у всех настоящих мистиков. В качестве примера процитирую слова Хадевича из Антверпена:

«Тот, кто познал чудо, что Бог есть в своей Божественности, часто кажется людям, которые не имеют этого познания, безбожным из-за своего переполнения Богом и невежественным из-за своего переполнения знаниями». [255] Cp. Baumer-Despeigne, Hadewijch v. Antwerpen, Copr.: Bannhalde 25, CH-8500 Frauenfeld, S. 16 ff

Также и в мифическом толковании существуют различные сферы понимания образа Иисуса Христа. Вплоть до V века существовало намного больше Евангелий, чем имеется сейчас в Библии. Отдельные общины по-разному понимали образ Иисуса. Лишь в V веке, когда христианство постепенно становилось государственной религией, эти Евангелия были сожжены по императорскому повелению. Однако некоторые были спасены, например Писание Наг Хамади.

Во многих этих Писаниях эзотерический и мифический элемент жизни Иисуса выражен намного сильнее, чем в Евангелиях, которые вошли в Новый Завет. В Рождество совершается миф о непорочном зачатии и рождении. На Пасху мы переживаем миф о смерти и воскресении.

Египетский путь посвящения показывает нам свершение одного из таких мифических событий.

Из всех стран Средиземноморья стекались люди в Египет, чтобы увидеть мистерию Исиды. Даже Платон был там. Каждый, кто был на это способен, мог проверить, отважится ли он на великое посвящение в мистерию. Это был путь к жизни или смерти, то есть адепту была известна опасность пути: «Если ты вступишь в эти врата, то дороги назад нет. Если ты не достигнешь цели, ты умрешь». Это было ясно каждому. Было только неизвестно, что принесет проверка.

Ему давали маленькую масляную лампу. Первым проходом была маленькая дорожка, которая становилась все уже и уже, пока тело не становилось зажатым в крошечном отверстии. И адепт осознавал, что он должен пройти через стихию земли, через материю, как через утробу матери, к новому рождению.

Второе испытание приводило его в глубокую яму с ледяной водой. Пути назад не было. Лампой он мог осветить только небольшое пространство вокруг себя. Легкие ступени были едва заметны. Он должен был пройти через воду так, чтобы не погасла лампа. В его распоряжении имелся только один брод, а на другой стороне только одно место, на которое он может выбраться. Если ему это не удавалось, он тонул. Он должен был пройти через стихию воды.

Далее путь приводил к пылающему огню. Его удерживало знание, что пути назад нет. Что происходит в этот момент в человеке?

Путь заканчивался в великолепном помещении. Стол накрыт, играет музыка. Входит прекрасная рабыня, чтобы его обслужить. Она ему говорит: «После того как ты прошел все тяжелейшие испытания, я твоя награда. Я полностью в твоем распоряжении». Он предался всем утехам, а когда утром проснулся, ложе было пусто. Из тени выступил иерофант и объяснил ему: «Ты не выдержал испытания. Ты спас свою жизнь, но ты на всю свою жизнь заклеймен, ибо тебе было под страхом смерти запрещено рассказывать что-либо о таинстве». Того же, кто выдержал испытание и не поддался соблазнам, а показал, что его стремление к Божественному настолько велико, что он не испытывает никаких других потребностей, иерофант поздравляет: «Теперь я отведу тебя в зал таинства и объясню тебе мистерию Исиды. И ты станешь на всю жизнь ее жрецом».

Как много людей могут выдержать подобные испытания? Только если человек придет к мысли, что он лучше умрет, чем проиграет борьбу за Божественное, он преодолеет эти пороги эзотерического пути. [256] Cp. Schure E., Die groBen Eingeweihten, Munchen 1986.

Раньше миф об Иисусе Христе в некоторых местах был похожим. В южном Тессине есть маленькая деревня, в капелле которой еще с VIII века находится купель в форме гроба. Крестник опускался в эту купель с западной стороны, трижды в нее окунался, чтобы символизировать смерть Христа, затем с восточной стороны вынимался как воскресший из могилы. Он был помазан знаком Его царства и облачался в белую рубашку, снять которую мог только в «Белое воскресенье».