Виллигис Йегер - Поиск смысла жизни. Изменение сознания на пути к внутреннему миру

Экхарт говорит о людях, которые мешают себе в молитве тем, что уделяют слишком много внимания внешней молитве. «Есть «хорошие» люди, которые мешают сами себе тем, что застревают на раскаянии и покаянии, и уделяют много внимания знакам, и не стараются прийти к истинной правде». [259] F, Pfeiffer, Meister Eckehart, Aalen 1962, S. 239, 17 ff

«Устную молитву священный христианский мир ввел для того, чтобы душа сосредоточилась на внешних чувствах, в которых она рассеивается, на множественности преходящих вещей. Когда она после этого объединится с высшими силами (в разуме, воле и памяти), она одухотворится. И когда дух скрепится с Богом в полном единении воли, он будет обожествлен. И тогда он будет находиться в истинном обоготворении, когда достигнет цели, для которой был создан. Мы сотворены исключительно для Бога и созданы по Его подобию. Кто не стремится к единению духа с Богом, тот не является настоящим духовным человеком». [260] Там же, с. 249, 8-18.

«При этом ты, вероятно, поймешь, что также исчезает вся множественность; что также человечество нашего Господа — это что-то особо присутствующее; как Христос сказал своим ученикам: «Будет лучше, если Я пойду, ибо, если Я не пойду, не придет к вам утешитель, Дух Святой, Дух истины, которого пошлет Отец во имя Мое». Здесь «хорошие» духовные люди мешают сами себе достичь истинного совершенства, придерживаясь по желанию своего духа, образа человечества нашего Господа Иисуса Христа: с чем они забываются только в видениях, это с тем, что и в образе видят вещи в своем духе, будь это люди, ангелы или наш Господь Иисус Христос, Сын человеческий… Он подразумевал не просто ученика в узком смысле слова, а всех, кто должен стать Его приверженцем и захочет следовать за Ним к высшему совершенству; для таких людей Его человечность является преградой, поскольку она связана с этим желанием». [261] Там же, с. 240, 19–35.

Тот, кто считает, что молитва имеет что-то общее с разумом и сформулированными словами, тот новичок в молитве. Суфий думает об этом совершенно иначе.

— Спроси их, — обратился ко мне как-то аббат, — как они готовятся, чтобы предстать перед Богом; постятся?

— Нет же, — ответил, смеясь, молодой дервиш. — Мы едим, и пьем, и восхваляем Бога, который даровал человеку пищу и питье.

— Ну а каким же тогда образом? — удивился аббат.

— Посредством танца, — ответил самый старый дервиш с длинной белой бородой.

— Танца? — спросил аббат. — Почему?

— Потому что танцы заглушают «Я», — ответил старый дервиш. — Когда умирает «Я», исчезает препятствие для объединения с Богом.

«Божий человек Бенедикт уже встал для ночной молитвы, в то время как братья еще спокойно спали. Он стоял у окна и молился… Когда он в полночь выглянул наружу, то увидел вдруг свет, который изливался сверху и на одно мгновение прорезал темноту ночи. У него было такое яркое сияние, он так сверкал в темноте, что был даже светлее дневного света. С ним было связано чудесное ощущение. Как Бенедикт сам рассказывал позднее, перед его глазами весь мир явился как будто собранный в одном солнечном луче». [262] Gregor d. Gr., Vita des hi. Benedikt.

Бенедикт был мистиком. Описанный выше случай показывает это достаточно отчетливо. Существует метадействительность, которую мы не можем видеть своим физическим зрением. Она познается изнутри в виде света, причем свет является только символом того, что познается.

Самым важным предложением в описании видения святого Бенедикта является то, что «…перед его глазами весь мир явился как будто собранный в одном солнечном луче». Эта метадействительность, которую мы, христиане, называем Богом, является, говоря современными словами, холистической действительностью. Бенедикт познал Бога в Его космическом единстве.

В людях заложены возможности, которые превосходят всё, что мы можем знать осознанно. По сути, во время своих созерцательных молитвенных упражнений мы делаем не что иное, как раскрываем себя для этой холистической действительности. Мы стараемся попасть в утонченное пространство сознания, которое обычно перекрыто грубым материальным пространством. Оно является тюрьмой. Пройдет много времени, пока человек это вообще заметит, и еще больше времени, пока он действительно захочет из нее выбраться. Тогда он начинает искать путь, по которому мы здесь идем.

То, что с нами происходит, не обязательно происходит на нашей подушке. Бенедикт стоял на рассвете на башне и созерцал ландшафт. Глубокое мистическое познание не зависит ни от места, ни от времени, ни от нашего вероисповедания; оно зависит только от силы нашего самоотречения и решимости не упустить эту метадействительность, как это сформулировал Бенедикт. Всё, что существует, может быть вратами к познанию этой действительности. Лишь когда мы осознаем, что религия является повседневностью, что Божественное исполняется в том, что нам следует именно здесь и сейчас взорвать, тогда мы будем воспринимать жизнь как святое паломничество и жить соответствующим образом.

Бенедикт описал свой путь тремя важными предложениями:

Vacare Deo. Быть свободным для Бога. В практике созерцательности путь к себе, а тем самым к метадействительности, требует времени. Иметь время для Бога.

Habitare secum. Жить у себя. Оставаться у себя. Именно оставаться у себя, не отрываться, для нас особенно трудно.

Ora et labora. Нет никакого разделения между религией и повседневностью. Лишь когда мы это поймем, мы будем на самом деле религиозными. Бенедикт объясняет это следующими словами: «Все вещи трактуются как священная алтарная утварь». Это означает освящение нашей жизни.

Многие, кто приходит в этот Дом, пострадали от церкви. У них церковные неврозы. Ничто не действует сильнее им на нервы, как эта религиозная терминология. При этом Бенедикт говорит то же самое, что и Бодхидхарма перед императором By: «Ничто не является священным» (ср. Хекиганроку 1). Все есть то, что оно есть. Таким образом, в таком виде, в каком оно есть, оно является «священной алтарной утварью», и не потому, что мы используем это для религиозных целей. Всё является формой выражения Божественного. Религия — это повседневность, и повседневность — это религия — так исполняется Божественное впредь один раз. Лишь когда мы это поймем, мы станем религиозными людьми.