Дмитрий Алексеев - Античное христианство и гностицизм

Особенно ярким примером интерполяции является уникальный в канонических Евангелиях отрывок Ин., 4:22, где в уста Спасителя вложено пресловутое «спасение от иудеев». Нельзя не отметить, что Ин., 4:22, является единственным отрывком, в котором Иисус исповедует Себя иудеем (в беседах с ними Он называет Закон Моисея «вашим», а не «нашим» Законом). Заметить неумелую редакторскую правку позволяет и сама литературная форма Ин., 4:21–23. Более того, в одной из рукописей, содержащих огромное литературное наследие Иоанна Златоуста, цитируется текст Евангелия без Ин., 4:22: «Иисус говорит ей: поверь Мне, что наступает время и настало уже, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу; когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе» [30] Творения Иоанна Златоуста. Т. 8. СПб. 1902, 676–677. Повтор союза ότε («когда») позволяет предположить, что подлинный текст был еще короче: «Иисус говорит ей: поверь Мне, женщина, что наступает время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе» — λέγει αυτή ό ’Ιησούς, πίστευέ μοι, γύναι, ότι έρχεται ώρα καί νυν έστιν, ότε οι αληθινοί προσκυνηταί προσκυνήσουσιν τω πατρί έν πνεύματι καί άληθεία· καί γάρ ό πατήρ τοιούτους ζητεί τούς προσκυνουντας αυτόν. — То есть Иисус, проигнорировав упомянутые самарянкой Иерусалимский храм и самарянский культовый центр на горе Гаризим, поскольку совершавшееся там поклонение не имело никакого отношения к Его Отцу, сразу говорит о главном, о поклонении «в духе и истине». .

К счастью, корпус Иоанна пострадал от благочестивого усердия «редакторов Святого Духа» значительно меньше, чем корпус Павла. Возможно, это произошло благодаря тому, что во II–III столетиях ни одно из «еретических» движений не использовало имени Иоанна как своего знамени, а позже его Евангелие было слишком широко распространено и известно, и ревнители уже не отваживались портить рукописи. Редакционная правка настолько поверхностна, а принадлежность Евангелия от Иоанна именно гностическому христианству настолько очевидна, что еще в XIX столетии германский исследователь Г. Фолькмар выдвинул курьезную гипотезу, будто бы автором Евангелия был Маркион.

В любом случае, даже несмотря на то, что процесс порчи растянулся на полтора тысячелетия — со II столетия до кардинала Каэтана и Эразма Роттердамского — практически все идеологически обусловленные «исправления и дополнения» выявляются в писаниях Нового Завета достаточно наглядно. В этой связи нельзя не упомянуть, что и само название «Новый Завет» является одним из таких иудаизирующих «дополнений», сделанным на основании Иер., 31:31. Основной проблемой «редакторов Святого Духа» была неспособность выявить в тексте элементы понятийного аппарата, общие для Ветхого и Нового Заветов, поэтому правка осталась грубой и не затрагивающей основ текста, а только затемняющей некоторые выражения, слишком явно противоречащие их представлениям о «здравом учении», и вставляющей уже очевидно сказочные элементы наподобие «спасения от иудеев» и родословных «сына Давидова».

Двойственность традиции в Новом Завете.Парадоксально, но оба понимания христианской веры — и собственно христианское, и синкретизированное с иудаизмом — присутствуют в писаниях, вошедших в канон Нового Завета. При этом, если бы христианство действительно возникло как мессианская секта в рамках традиционного иудаизма, а затем, не встретив понимания в своей этнокультурной среде, распространилось среди грекоязычных иудеев диаспоры и прозелитов, а христианский гнозис был вторичным явлением, «острой эллинизацией первоначального христианства», как полагал Адольф фон Гарнак, подобная ситуация была бы не только непонятной, но прямо невозможной. Вопреки некритически воспринятому исследователями традиционному мнению, что гностики сочиняли свои апокрифические писания, переделывая уже существующие памятники новозаветной традиции, мы видим, что центральное место в составе Нового Завета занимают как раз гностические по своему происхождению тексты, позднее подвергшиеся иудаизирующей редакции, а сочиненные в ортодоксально-кафолической среде тексты включают в себя элементы, позаимствованные из гностических источников. Об этом говорит и Рудольф Бультман:

«Новый Завет побуждает к критике уже тем, что в его символическом мире отдельные представления не согласуются между собой, даже противоречат друг другу. Так, рядом стоят изображения смерти Христа как жертвоприношения и как космического события, толкования Иисуса как Мессии и как второго Адама. Противоречат друг другу представление о кеносисе Предсуществующего (Флп., 2:6 слл.) и сообщения о чудесах, которыми Иисус удостоверяет свое мессианство.

Точно так же представление о девственном зачатии противоречит мысли о предсуществовании Христа, противоречат друг другу вера в творение и признание нетварных духовных существ (1 Кор., 2:6 слл.; 2 Кор., 4:4; Гал., 4:3). Несовместимо убеждение в том, что Закон дан Богом и представление, согласно которому он исходит от ангелов (Гал., 3:19 сл.)» [31] Р. Бультман, Новый Завет и мифология // Избранное: Вера и понимание. М, 2004, 14–15. .

Причина кроется в том, что кафолическая ортодоксия и, прежде всего, римская ортодоксальная община, сформировала свою доктрину и осознала себя как определенное идейное течение именно в противостоянии с Маркионом и другими христианскими богословами, представителями высокого гнозиса первой половины II столетия. При этом, хотя иудео-христианский синкретизм стал оружием в борьбе с ненавистными гностиками, ортодоксов нельзя заподозрить в симпатиях ни к христианам из евреев, ни, тем более, к исторически реальному иудаизму. «Иудействующие» сектанты оказались для нарождающейся ортодоксии ничуть не меньшими врагами, чем гностики; ни одно из известных апологетам иудео-христианских евангелий не было допущено в Новый Завет. Более того, восприняв аллегорически перетолкованное еврейское Писание в канон, ортодоксия, несмотря на свою любовь к различным «священным реликвиям», сумела просто не заметить захваченных Титом в 70 году и долгое время хранившихся в Риме святынь Иерусалимского храма [32] Николаев Ю., В поисках божества, СПб, 1995, 293. .

Канон Нового Завета создавался как альтернатива писаниям других христианских групп, а включение в него корпусов Павла и Иоанна было вызвано желанием вырвать эти авторитетные тексты из рук «еретиков». Именно этим было вызвано их редактирование в духе «здравого учения», то есть идеологических установок ортодоксии. Эти идеологические установки были изложены в так называемом «апостольском правиле веры» (regula fidei). Ириней формулирует его так: