Н. Т Райт - Иоанн Евангелие Популярный Комментарий

Утром мне позвонил коллега: ему надо написать статью о шедевре Генделя «Мессия». Мы оба согласились на том, что эта музыка имеет огромное значение не только для христиан и не только для профессиональных музыкантов, но и для гораздо более широкого круга людей. С ней связана интересная история: сборы от первых концертов пошли на благотворительность и с тех пор сложилась традиция, профессиональные и любительские исполнения «Мессии» в больших и малых залах продолжают собирать пожертвования в пользу бедных и больных. Каждый раз, когда в каком–то уголке мира звучит эта мелодия, мы вспоминаем, что есть возможность помочь нуждающимся, что к нуждающимся спешит спасение, и это спасение заключено в рассказе о Иисусе.

Гендель создал «Мессию» удивительно быстро. Конечно, некоторые аккорды он позаимствовал из более ранних своих произведений. Гендель твердо верил, что хорошую мелодию не повредит сыграть лишний раз. Всего за несколько недель напряженной работы, когда он, увлеченный музыкой, надолго забывал еду и сон, Гендель создал «Мессию» и порой едва успевал превратить нахлынувшие на него звуки в нотные знаки. Он вспоминал потом об этом кратком отрезке времени как о чудесном, возвышенном, небесном переживании, подобном видению.

Такие прорывы случаются редко. Но что–то подобное, видимо, происходило с Иисусом, поскольку Он сказал, что есть не хочет, что у Него довольно пищи, которой Его ученики не видели. Это ведь не значит, будто кто–то снабжал его по секрету, как подумали сперва ученики. Как женщина поняла слова Иисуса о воде, так и ученики пока еще воспринимают лишь обычный, земной смысл слова «пища».

Иисус не может есть от счастливого волнения. Женщина тоже взволнована, растеряна и как–то для самой себя непонятно счастлива. Она толком не поймет, кто такой Иисус — то ли Мессия,то ли предсказатель, но этот разговор придал ей достаточно сил, чтобы побежать к соседям и рассказать им об Иисусе. Но Иисусу реакция самаритянки тоже показала нечто важное: за пределами избранного народа, вдали от Иерусалима царит тот же духовный голод, и хотя этот голод принимает порой искаженные формы, но люди все так же хотят слышать его слова.

Ему представляется образ поля, уже созревшего для жатвы. Иисус вырос в сельской местности, Ему был знаком ритм крестьянской жизни, долгое ожидание и миг радости, знал Он и поговорки о севе и сборе урожая. «Еще четыре месяца, и будет жатва» — одна из таких поговорок, она означает: от сева до сбора урожая всегда проходит определенное время. Но нет, говорит Иисус, на этот раз ждать не придется! Как только посеете, сразу собирайте урожай! Не медлите, время жатвы настало. И еще одна поговорка: «Один сеет, а другой жнет». Так, говорит Он, сеятели уже сделали свое дело, а жать предстоит вам. Вы избавлены от тяжелой предварительной работы, вы скоро получите награду.

Этот образ — нового поля, готового для жатвы, — волновал сердца в ту эпоху, да и сейчас перед ним трудно устоять. Это удивительнее, чем обычный урожай, ибо, как сказано в стихе 36, сеятель и жнец порадуются вместе. Наверное, Иисус имел в виду в том числе Иоанна Крестителя —сеятеля, а сам Он с учениками явился собирать жатву. Но не только Иоанна имел он в виду, а все прежних пророков и праведников Израиля. Настал час исполнения, осуществления, час сбора урожая. И странный разговор в полуденный жар с женщиной, которая не умела выстроить свою жизнь и подвергалась всеобщему презрению, помог Иисусу уловить этот час и осмыслить его по–новому.

Случалось ли вам увлечься каким–то делом настолько, что и есть не хотелось? Когда это было? А когда вы видели, как видел Иисус, урожай, поспевший для жатвы? Или на оба вопроса можно дать один и тот же ответ?

Над последними стихами этого отрывка нужно подумать особо. Вот женщина: только что, час тому назад, она была заложницей своей аморальной жизни, изгоем среди своих соплеменников. Без прошлого, без будущего, лишь бы как–то день пережить. Она и к колодцу–то ходила в полдень, чтобы никого не видеть, не слышать насмешек. И вот она — первый апостол, несущий весть об Иисусе самаритянам. Раньше всех учеников Иисуса она провозгласила Его Мессией. Соседи вышли из города посмотреть на Иисуса — и тоже уверовали.

Они присвоили Иисусу титул, который как раз в ту пору начал использовать император в далеком и грозном Риме: «Спаситель мира». Иоанн часто показывает нам, как люди неправильно толкуют слова Иисуса, но он показывает также, что порой спонтанно, почти без всякой помощи, они прорываются к истине столь глубокой, что в двух словах формулируют все то, что пытается сказать он сам в Евангелии. Иисус — спаситель мира, воистину так. Это — часть миссии израильского Мессии. Спасение и впрямь приходит от иудеев (4:22), но смысл–то в том, что это спасение выходит далеко за пределы Израиля и иудаизма, охватывая весь мир. Все это началось с разговора у колодца Иакова.

43 Через два дня Иисус отправился оттуда в Галилею. 44 Он и сам говорил, что пророк не имеет чести в своей стране. 45 Но когда Он пришел в Галилею, галилеяне Его радушно приняли. Они были в Иерусалиме на празднике Пасхи и видели все, что Иисус там делал. 46 Иисус еще раз посетил Кану Галилейскую, где Он превратил воду в вино. Там был один придворный, у которого в Капернауме лежал при смерти больной сын. 47 Когда этот человек услышал о том, что Иисус пришел из Иудеи в Галилею, он пришел к Нему и умолял Его исцелить сына. 48 Иисус сказал ему: — Пока вы не увидите чудес и знамений, никогда не поверите. 49 Но царский чиновник лишь ответил: — Господи, пойдем, пока сын мой еще не умер. 50 Иисус ответил: — Иди, твой сын будет жить. Человек поверил слову Иисуса и пошел. 51 Он был еще в пути, когда слуги встретили его и сообщили, что мальчик здоров. 52 Он спросил, в котором часу ему стало легче, и они сказали: — Вчера в час дня жар у него прошел. 33 Отец понял, что это произошло именно тогда, когда Иисус сказал ему: «Твой сын будет жить». Придворный и все его домашние поверили. 54 Это было второе чудо, совершенное Иисусом по приходе из Иудеи в Галилею. Иисус исцеляет больного у бассейна.

Вспомним стихи 2:1–12 и поиски сокровища. Вот и второй ключ, второй «знак». Но на это раз картина омрачена. Какое–то хмурое облако нависает над всем эпизодом. Что–то не так, во всяком случае, не так просто и прямо, как заключительная сцена в Самарии.

Если вернуться к образу охоты за сокровищами, складывается впечатление, что некоторых участников охоты знаки и ключи увлекают больше, чем само приключение, поиски и находка. Ведь ключи составлены в стихах, а эти участники — и сами любители поэзии, вот они и читают друг другу вслух эти стихи, разбирают их поэтические достоинства и совсем позабыли, что стихи эти функциональны, они служат для того, чтобы привести их к цели.