Нина Павлова - МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— Твой учёный в Бога верует?

— Ну, крещёный.

— А парикмахерша?

— О, эта лиса даже на клиросе поёт. Такая лиса, ути-пути!

— Про лиру потом, — оборвала её Лидия, — про моих деток послушай сперва. Я трёх сынов родила и взлелеяла — красивые, сильные, как дубки. И был у нас дом — полная чаша, самый богатый дом на селе. Говорили мне люди, да я не верила, что муж мой колдун и свекровь колдунья, а я хорошо с мужем жила. Оба деньги любили, скупали золото — на случай инфляции надёжней всего. Раз иду мимо церкви, а там людей крестят. И я покрестилась с одной мыслью, чтобы крест золотой носить. Вернулась домой после крещения — крест под пальто, его не видно, а колдун мой позеленел — затрясся весь и рычит по-звериному: «Не снимешь крест, детей погублю!» Прогнала я его, ушёл к матери. Дом-то родительский был — мой. А колдун ночами в окошко стучится: «Выбрось крест и вернись ко мне. Дети мои, мои, запомни, и я их навек с собой заберу». Мне бы тогда же бежать в церковь и успеть детей окрестить! А через ночь мне звонят из милиции: «Старший сын твой убит в драке, а перед смертью сам человека убил». Распахнула я дверь — несут сына, а колдун при крылечке стоит: «Один уже мой. Может, помиримся, и теперь-то ты снимешь крест?» — «Теперь, — говорю, — крест Христов не сниму». На поминки пришёл. Я не хотела, но родня зашумела: всё же отец. С младшим сыном о чём-то стал разговаривать, а сын рванулся, схватил двустволку и застрелился у меня на глазах. Некрещёные оба и неотпетые, даже в церкви не помянуть. Только среднего сына силком окрестила. А толку? Пьёт, блудит, мат-перемат. А недавно ослеп от водки. Может, это для вразумления, и Господь его вразумит?

После этого разговора Лидия замкнулась и ушла от нас на другое послушание. Видно, тягостно ей было наше сочувствие, а такое горе ни с кем не разделить.

Про парикмахершу моя москвичка больше не заикалась. А перед отъездом долго пересчитывала деньги и, решив, что на билет хватит, купила на рынке роскошную кофту из ангорки:

— Лидочку жалко. Подарю Лидочке.

Лидия приняла кофту спокойно и с опытностью товароведа ощупала швы:

— Настоящая ангорка. Не подделка, — а потом равнодушно вернула кофту: — У меня таких кофт — целый шкаф забит. А ковров, хрусталя, ювелирки! Недавно ездила дом заколачивать — не вернусь я больше туда. Зашла в сени, и вдруг почудилось, что там мой сыночек в испуге стоит. Самый младший, самый любимый. Сладкий мой, бедный несчастный сынок! Не крестила я деток, значит, убила, и на Страшном Суде с меня спросит Господь.

Первое время я поминала Лидию на всех молебнах, а с годами стала её забывать. Но недавно прочла в книге неообновленческого священника, что православные храмы устроены негуманно — люди устают стоять на службах, и надо бы на манер костёлов заполнить всё пространство церкви скамейками, чтобы молиться и отдыхать. И сразу вспыхнуло имя — Лидия. Заставьте Лидию не уставать! И снова вспомнились будни Васкнарвы, как Лидия, не шелохнувшись, выстаивает долгие церковные службы, не позволяя себе присесть даже на кафизмах, и всё ищет ношу потяжелее, надеясь в тяжких трудах покаяния облегчить участь своих детей.

Не грех, конечно, молиться и сидя, но в церкви кающихся не сидят.

Однажды в Васкнарве после всенощной протоиерей Василий Борин беседовал с нами о Царствии Божием, что дороже всех земных сокровищ и превыше всего. Слова старого священника обжигали с такой силой, что душа уже устремлялась в горняя, но тут одна женщина сказала:

— Батюшка, в горняя, конечно, хочется, но и кушать хочется. А цены как бешеные растут. Колбаса втридорога, не укупишь, а кушать что?

— Эх вы, навоз едите и на навоз надеетесь, — сказал отец Василий, оборвав беседу.

— Вот и я такая же, — посетовала я незнакомке, выходившей со мною из храма, — не о Царствии Божием думаю, а о том, где денег достать.

— Вам денег дать? — достала кошелёк незнакомка.

— Да нет, тут другое. Благословили меня купить дом возле Оптиной, а денег не хватает.

— Давайте адрес, я пришлю. Сможете — отдадите, а нет — берите так.

— А вы что, богатенький Буратино? — обернулась я к ней, с интересом рассматривая красивую незнакомку в скромненьком платье от Версаче.

— Муж богатый. Но я вам из своих денег дам.

Так я познакомилась с будущей монахиней N., не догадываясь о том, что она уже втайне готовится к постригу и через девять лет уйдёт в монастырь, уладив наконец-то свои мирские дела. Дела же моей подруги с Кавказа (назову её так — люди ведь все живые) были настолько запутанными, что я не могла ничего понять. Как так — у её мужа есть уже двое младенцев на стороне и фактически другая семья, а он с ревностью собственника требует от жены раболепного повиновения, и она уважительно слушается его? А через девять лет я наблюдала завершение той кавказской истории, когда бывший муж целовал землю у ног этой кроткой женщины и благодарил Господа, пославшего ему ангела, благоустроившего его грешную жизнь.

По-разному люди уходят в монастырь, но эта женщина приняла постриг лишь после того, как воцерковилась вся её прежде неверующая семья. Дети уже имели профессии и работали, а бывший муж, обвенчавшись с матерью своих детей, усердствовал в восстановлении храма и с упоением чадолюбивого отца показывал всем фотографии малышей, родившихся в новом браке.

Многого я не знаю о моей подруге, всегда улыбчивой и, казалось, безмятежной. Твёрдо знаю одно — своей веры она никому не навязывала, но лишь молилась за ближних и жила в беспрекословном послушании своему старцу схиархимандриту Илию (Ноздрёву). Мне тоже очень хотелось научиться жить в послушании. Хотелось, а не получалось. И Господь послал мне в помощь подругу.

То, что послушание — бесов ослушание, я знала не хуже подруги. Но «буквоедское» понимание послушания вызывало во мне протест, а подруга была «буквоедкой».

Вот конкретный пример. Приехала подруженька ко мне погостить, а я уже купила дом возле Оптиной. У подруги был обратный билет на самолёт, а поскольку мне тоже надо было съездить в Москву, то решили мы ехать вместе. Я узнала расписание автобусов, а подруженька, признающая одно расписание — «как батюшка благословит», пошла в монастырь за благословением к старцу Илию. Возвращается и говорит от порога:

— Ну всё, поехали. Батюшка благословил и сказал: «Сразу же бери вещи, и уезжайте».

Интересуюсь: а на чём мы поедем? Ближайший рейс на Москву только в полдень, а сейчас, кстати, утро и на улице дождь. Но подруга моя — дитя послушания: для неё сразу — значит сразу. Подхватила наши вещи и спешит на остановку. Я за ней — пререкаемся, не замечая, как рядом с нами притормозил «Мерседес».

— Пойми, — говорю, — автобуса на Москву полдня ещё не будет!