Нина Павлова - МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

Катя явно ревнует Лидию к батюшке. А история у Кати такая — шесть лет назад она оставила жениха и приехала к старцу Адриану, требуя, чтобы он постриг её в монахини. Катя вся в подвигах. Например, этим Великим постом она ела, как кролик, лишь капустные листья, пригласив меня, кстати, присоединиться к ней. Я отказалась, сославшись на немощь.

— Ну, если вы даже такой малости не можете, — надменно сказала мне Катя, — то чего же доброго от вас ждать?

Правда, в отличие от кролика, Катя после этого возненавидела капусту. И тем обиднее то, что батюшка не замечает Катиных подвигов и не благословляет её на постриг. Забегая вперёд, скажу, что когда через десять лет я спросила знакомых, постриг ли батюшка Катю, они ответили:

— Не постриг. Но Катя у нас «железная леди»: «Всё равно, — говорит, — своего добьюсь».

Впрочем, Катя не единственная, кто приезжает к старцу добиваться своего. Мнение батюшки таким людям даже неинтересно, ибо старец просто обязан благословить чью-то вздорную идею, наши выдумки и самообман. В итоге желаемое выдают за действительное, и вот лишь один, но известный факт. Несколько лет назад якобы по благословению старца Адриана проходила акция Всенародного покаяния за убийство царя Николая II. Возле храмов стояли женщины с подписными листами и уговаривали прохожих поставить подпись, «а иначе Россию не спасти».

Ради спасения России подписывались многие, но тут один инок сказал:

— Простите, но вчера я был у батюшки Адриана и спросил его про эти подписные листы. А батюшка ответил: «Да разве мог я благословить такую глупость? Каяться надо в личных грехах, а покаяния за чужие грехи в православии нет».

— А мы думали? — смутились женщины.

В общем, как говорил преподобный Оптин- ский старец Нектарий: «Кончайте «думать» — начинайте мыслить».

Лидия, наконец, уходит от батюшки, и очередь теперь движется быстро. Славный всё-таки народ монахи, и по любви к старцу не тратят его время попусту — зайдут, кратко изложат свои нужды и уходят, благословясь.

— Глядишь, и мы попадём, — радуются старушки-паломницы из Москвы. — Нам всего на минутку к Алёшеньке — гостинцы вручить. Он ведь наш, заводской — с автозавода Лихачёва.

Старушки помнят старца ещё молодым, называя его прежним именем — Алёша. И был Алёша таким пригожим, что сохло по нему немало девчат.

— Зазываем Алёшу на танцы, — рассказывали москвички, — а он после работы лишь в церковь ходил. Обиделись мы на него, влюблённые дуры, и решили — раз ему плевать на девчат, то мы ему за это в банку со святой водой наплюём. Забрались к нему в общежитие и наплевали, а после этого все слегли. Температура сорок, мука мученическая — головы от подушки не поднять. Болеем, мучаемся, а догадались — это нам наказанье за грех. Написали записку Алёше, прощения просим, и чтобы он помолился за нас. А по его молитвам мы вмиг исцелились и, самое главное, к Богу пришли. С тех пор от батюшки ни на шаг. Сначала он служил в Троице-Сергиевой Лавре, и мы уже семьями ездили к нему. Перед 1 сентября всегда детей привозили. А батюшка помолится о школьниках, благословит ребятишек, и дети, глядишь, с усердием учатся и уважают старших и учителей. Молитвами батюшки мы горя не знали. А потом начались гонения на старца, и партийные власти распорядились удалить его из Лавры в 24 часа.

Но прежде чем рассказать о гонениях на старца Адриана, приведу некоторые факты, характеризующие духовную атмосферу тех лет. Недавно скончавшийся протоиерей Валерий из Козельска рассказывал, как нелегко было в те годы поступить в семинарию. Будущего священника тут же начинали таскать в КГБ, обещая показать небо в клеточку, если не откажется от своих намерений. А потом за дело принималась милиция — абитуриента перехватывали на вокзале и задерживали на несколько суток, чтобы на экзамены он опоздал и в семинарию не попал. Поэтому тактика у семинаристов была такая — за месяц до экзаменов уезжали из дома и прятались в лесах близ Троице-Сергиевой Лавры. В день подачи документов высылали вперёд дозорного, и по его знаку: «Путь свободен» быстро бежали к монастырю, чтобы успеть подать документы в приёмную комиссию, пока не задержала милиция. Только после этого можно было чувствовать себя в относительной безопасности, ибо официально гонений на религию в СССР не было. И иностранцев приглашали убедиться — смотрите сами: храмы открыты, а студенты учатся в семинарии.

После окончания семинарии отцу Валерию предложили работу в оперном театре, голос у батюшки был дивный. Но он хотел быть священником, а в регистрации на приходе власти отказывали, и батюшка три года был безработным. А игумен Пётр (Бара- баш), узник Христов, отказавшийся сообщать в КГБ сведения, полученные на исповеди, после лагерей мыл привокзальные туалеты, потому что по указанию органов, его больше нигде не брали на работу.

Словом, что бы ни говорили о священниках, служивших при советской власти и якобы «продавшихся» КГБ, это был всё-таки путь исповедничества. В те годы, как рассказал мне однажды архимандрит Адриан, он спал, подложив под голову череп, чтобы приучить себя к мысли о смерти и неизбежности страданий за Христа. И дал Господь Своему исповеднику дары старчества — дар прозорливости, дар помощи болящим и огненную молитву, попаляющую бесов. В Троице-Сергиевой Лавре у отца Адриана было послушание — отчитывать бесноватых. Исцелялись многие, и не только на отчитке. Люди, приговорённые, казалось бы, к пожизненной инвалидности, работали потом воспитательницами в детском саду, врачами в поликлинике и мастерами на производстве. А один партийный деятель после исцеления положил в райкоме партбилет на стол и стал открыто исповедовать Христа. Всё это вызывало негодование уполномоченного по делам религий, и не только у него.

Помню, как в Псково-Печерском монастыре один иерарх жаловался на отца Адриана:

— Вот иду я по монастырю, и вокруг тишь, благодать, благолепие. Но стоит выйти из кельи отцу Адриану, как сразу начинается скандал — кто-нибудь тут же завизжит, загавкает или захрюкает. Вы же сами видели это безобразие! А ведь в монастыре иностранцы бывают.

В Троице-Сергиевой Лавре иностранцы бывали особенно часто. Их привозили сюда, чтобы убедились — в СССР нет гонений на религию, и правда лишь то, о чём поётся в песне: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Иностранцам, в свою очередь, было любопытно посмотреть на этот дикий, тёмный народ, что в отличие от просвещённой Европы всё ещё верует в Бога и, по слухам, ходит в лаптях.

Так вот, однажды в Троице-Сергиеву Лавру привезли американскую делегацию довольно высокого ранга, судя по тому, что её сопровождали руководящие лица из ЦК КПСС. Всё шло, как обычно. Американцы с любопытством разглядывали монахов, как разглядывают в музее кости мамонтов: осколок прошлого, старина и уже отжившее свой век музейное православие. Но тут из кельи вышел отец Адриан. Он просто молча прошёл мимо, перебирая чётки. А руководящая американская леди вдруг забесновалась, завизжала, захрюкала и, не зная ни слова по-русски, стала материться площадным матом, выкрикивая при этом: «Поп Адриан, убью! Убить попа!»