Нина Павлова - МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

Покоя батюшке действительно нет. Вот и сейчас «скорую» облепил народ. Женщины плачут, жалея батюшку. А отец Адриан раздаёт им в утешение приготовленные в дорогу припасы, вручая пакет фруктов и мне.

— Батюшка, да полно у нас дома фруктов, — отказываюсь я. — Лучше дайте напоследок духовный совет.

— Ты о чём?

— О том, как жить.

— Как жить? — задумывается батюшка. И говорит проникновенно, как говорят о личном. — А ты живи просто. Смотри, куда ножки Христа идут, и иди за Ним.

«Скорая» увозит батюшку в больницу, а я вдруг понимаю — ножки Христа ведут на Голгофу. Это тесный путь, но иного нет.

Со сборщицами ягод я познакомилась после отъезда батюшки. Оказалось, что они заготовители. Собранные ягоды сдают в приёмный пункт, а на заработанные деньги кормят семью и даже строят дома.

— Мы без благословения батюшки в лес не ходим, — рассказывали женщины. — А помолится батюшка, благословит нас, и мы сезон отработаем без устали и заработаем хорошо.

Однажды я попросила женщин взять меня с собою в лес. С 15 августа, как объявили по радио, разрешается собирать бруснику, и мы отправляемся за брусникой. Правда, женщины сразу предупредили — первую ягоду они берут не для себя, а для Бога, отдавая всё собранное в монастырь. Вместе с нами отец келарь отправляет в лес за грибами четырёх паломниц во главе с Катей, потому что в Успенский пост грибы особо нужны.

На опушке леса все молятся, а старшая женщина Валентина читает молитву священномученику Харалампию, великому страдальцу, которому перед казнью явился Господь и сказал:

— Проси у Меня, чего хочешь, и Я дам тебе.

И старенький епископ (а было Харалампию 113 лет) стал молить Господа о людях, которые «суть плоть и кровь». И да дарует им Господь в память о его страданиях изобилие плодов земных, чтобы люди насыщались и славили Бога.

И было нам даровано в тот день такое изобилие земных плодов, что и не знаю, как рассказать. Застреваю у первой же брусничной поляны и ахаю от изумления: вся поляна так густо устлана ягодами, что уже не видно земли. Брусника крупная, как вишня, и растёт гроздьями. Тут не по ягодке берёшь, а сразу пригоршнями. Довольно быстро набираю ведёрко и иду к паломницам собирать грибы.

Но и тут диво дивное. В молодом ельнике стоят шеренгами крепкие, нарядные белые грибы, а по зелени мха стелятся рыжики. Все корзины уже переполнены. Но разве можно уйти от таких грибов?

Снимаем с себя фартуки, платки и кофты, увязывая собранные грибы в узлы. Наконец с брусничника возвращаются женщины, и у каждой по два ведра брусники, а за спиной — полные ягод пестери. Они профессионалы, собирают ягоды сразу двумя руками, и при этом очень быстро и ловко.

Отдыхаем на опушке, перекусывая хлебом с помидорами, и всё не налюбуемся на эту дивную крупную бруснику.

— Такой красивой брусники, — говорю, — я сроду не видела.

— А я и не замечала, что брусника красива, — признаётся бывалая сборщица ягод Марина.

— Почему не замечала?

— Как объяснить? Муж с весны безработный, а трое детей. Я не ягоды собираю, а деньги считаю: вот на сотню набрала, ещё на полсотни. Спешу и не вижу вокруг ничего. А сегодня собираю бруснику бесплатно, и дух захватывает от красоты. Господи, думаю, я такая счастливая. Слава Тебе, Господи, слава Тебе!

— А правда, радость, будто праздник сегодня, — говорит Валентина и наставляет меня. — Ты первые огурчики и помидоры со своего огорода обязательно в церковь снеси. И будешь, поверь, всегда с урожаем.

— Выходит, дай Господу рубль, чтобы получить взамен сто? — обличает Валю красавица Катя. — Но это же корыстная торговля с Богом!

— Какая торговля? Не понимаю, — недоумевает Валентина.

Но, кажется, я понимаю её. За древним обычаем нести в церковь начатки урожая стоит привычка христиан святить свой быт и ставить на первое место Бога, а не свой достаток и горделивое «Я».

За уличённую в корысти Валю вступается Марина:

— Послушай, Катюша, про моего брата. Работал он раньше в рыболовецкой артели. И был у рыбаков обычай — первый улов посвящали Богу и везли потом рыбу в монастырь и в детдом. И был тот первый улов как при море Тивериадском, когда лишь чудом не порвались сети от множества рыб. Встречаем, бывало, рыбаков на берегу, а они ещё издали кричат от радости: «Божий улов! Божий улов!» Всю путину рыбка хорошо ловилась. А потом купил их рыболовецкое хозяйство какой-то богатей и сказал рыбакам: «Я не позволю раздавать рыбу на дармовщину. Наша цель — получить прибыль. И при чём тут Бог и Божий улов?» А без Бога рыбка перестала ловиться. Прогорел богатей, и разбежалась артель. Я понятно говорю, Катя?

— Куда уж понятней? — насмешничает Катя. — Дай Богу взятку, чтоб получить капитал!

— А я ещё понятней скажу, — невозмутимо продолжает Марина. — Живём мы, действительно, при море Тивериадском, но по воле Божией жить не хотим, батюшку не слушаемся и лишь добиваемся своего. И выходит у нас, Катя, как у тех рыбаков, что всю ночь ловили рыбу, устали, измучились, и не поймали они ничего. Тут хоть лоб расшиби, а ничего не получится, если нет воли Божией на то. Ты поняла меня, Катенька, а?

Катя отворачивается и всем понятно, о чём речь. Катя не монашеского устроения, но вообразила себя однажды монахиней и с тех пор бьётся как рыба об лёд. Обличает всех, ссорится и живёт на деньги родителей, ставя себя превыше мира сего. Но на Катю не обижаются, понимая, что несчастна она. А ещё вспоминается история одного не- весёлого геолога. Он два года поступал в геологический институт, чтобы, окончив его, понять, что перепутал геологию с туризмом. И сколько таких путаников на земле! По словам одного американского ученого, человечество лишь на пять процентов живёт реальностью, а на девяносто пять процентов — иллюзиями. Рано или поздно иллюзии рушатся, и несчастье — удел мечтателей, построивших свой дом на песке.

Но сегодня на нашем море Тивериадском праздник. Как в раю побывали, насладившись красотой и дивясь изобилию Божиего урожая. Уходить из леса совсем не хочется, но Валентина уже прилаживает на спину пестерь со словами:

— Отдохнули, и хватит. Пора, сёстры, в путь.

Это был первый Великий пост в моей жизни. Всё было ещё в новинку, и всё переживалось бурно. Долгие монастырские службы переполняли душу радостью, зато простая великопостная пища была для меня сущим наказанием. Иду однажды в трапезную монастыря и думаю с отвращением: «Опять эти каши, каши!» А я их с детства не выношу.

Задумалась я о ненавистных кашах и не заметила, как откуда-то сбоку подошёл архимандрит Иоанн (Крестьянкин) и говорит:

— А у меня слюнные железы, вероятно, так устроены, что я чёрный хлеб ем, как пирожные.