Нина Павлова - МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

Словом, я считала байки про верёвку местным фольклором, пока этнограф с Украины не пояснил: рассказы про верёвку — историческая правда, и при насильственном обращении украинцев в унию был действительно массовый исход. Обращали же в унию так. Спускали на верёвке в колодец младенца и ставили родителям условие: или они принимают унию, или ребёнка утопят. Украинцы в вере народ горячий и готовы были за православие насмерть стоять. Но одно дело — самому принять мученический венец, и совсем другое дело — мученичество ребёнка. Вот тогда и побежали украинцы в Сибирь. Здесь они забыли родной язык, позабыв потом веру отцов, и запомнили только верёвку, на которой вешали детей.

А мне вспоминается, как умирал мой папа и даже перед смертью, приникнув к транзистору, слушал новости с Украины. Ни кровиночки уже в лице, а всё печалится о своей милой родине:

— У нас на Украине опять плохо.

— Да, — говорю, — вот опять униаты…

— Детский подход! — перебивает папа, кадровый военный и подполковник в отставке, по-своему чётко понимавший расстановку сил. — Униаты, демократы, аты-баты — это всего лишь камуфляж для агрессии, а люди с родины опять побегут.

С Украины тогда действительно бежало немало народа. Уезжали на заработки в Россию или семьями переселялись сюда.

Помню, как приехал в Оптину автобус паломников с Украины во главе с протоиереем Александром. Из какой они были епархии, не знаю. Но запомнилась проповедь отца Александра, в которой он рассказывал о том, что замалчивалось в газетах:

— Нас убивают за православную веру, внедряя унию, и мы приехали сюда укрепиться, чтобы принять, если надо, мученичество за Христа.

В соборе стояла звенящая тишина, а батюшка рассказывал, как захватывают православные храмы. К церкви подъезжают автобусы с пьяными автоматчиками, и те врываются в храм, круша прикладами рёбра священнику с прихожанами. Алтарь они обязательно оскверняют, справляя здесь нужду или загасив сигареты о престол. Семинарию же, рассказывал батюшка, громили так — хватали за руки, за ноги семинаристов и, раскачав, выбрасывали со второго этажа спинами об асфальт. А потом начался штурм епархиального дома. Молодого священника, преградившего вход к владыке, выволокли во двор и забили насмерть. Как же отчаянно кричала мать священника, пытаясь прикрыть сына своим телом!

— Мы позвонили в милицию, умоляя предотвратить убийство, — рассказывал отец Александр. — А из милиции с хохотом отвечают: «Вот когда убьют, приедем полюбоваться на труп».

Не желая напрасных жертв, владыка хотел выйти к погромщикам. Но верующие стеной преградили дорогу:

— Владыко, убьют пастыря — рассеются овцы.

Забаррикадировавшись в комнате верхнего этажа,

они молились вместе с владыкой. Автоматчики уже крушили прикладами дверь, когда одна женщина сказала:

— Владыко, у меня есть молитва преподобному Амвросию Оптинскому. Благословите читать.

Они опустились на колени, умоляя о помощи преподобного Амвросия. И вдруг удивились — за дверью была тишина. Они выглянули в окно и увидели, как автоматчики, будто гонимые страхом, в панике бегут к автобусу. Один споткнулся, рассыпав доллары. А приглядевшись, они увидели, как и другие на бегу рассовывают доллары по карманам.

— Вот почему, — закончил свою проповедь отец Александр, — мы приехали к мощам преподобного Амвросия Оптинского, заступника и защитника православных христиан.

После проповеди ко мне подошла одна из прихожанок отца Александра. Подала свёрток с рушником и варежками и сказала по-украински певуче:

— Прими, будь ласка, на помин души.

— А кого поминать?

— Да меня — Марию.

— Как тебя? Ты ведь живая.

— Да убивают же нас за Христа. Вдруг всех забьют, а ты помянешь.

Шёл 1992 год. Готовилась к смерти украинка Мария, и по-сибирски спокойно умирал в больнице мой папа. Перед смертью он надел на себя православный крест и сказал, улыбнувшись по-детски:

— Вот освятился верой отцов.

После смерти папы я машинально продолжала выполнять данное им поручение — вырезать для него из газет материалы об Украине. Как же горько мне было от этих вырезок, где превозносилась уния — от века «истинная», «исконная» вера украинцев. Что ни издание, то многоголосый, хорошо оплаченный крик: «Свободу униатам!» А про верёвку забыли. Почему мы всё забываем?

В Оптиной пустыни красивые кони, и паломники любят фотографировать их, когда они возят сено с лугов или капусту с огорода. Кони действительно прекрасны. Но так уж устроена душа человека, что ярче всего она помнит первую любовь и дорожит своими первыми впечатлениями о жизни. А для меня таким ярким впечатлением был первенец оптинской конюшни — жеребец Коська. Говорят, его привёл из колхоза инок Трофим, убитый сатанистом на Пасху 1993 года. Жеребёнок был болен от бескормицы — живой скелет в коростах парши. Но инок Трофим разбирался в лошадях — до монастыря он работал в племенном хозяйстве, где выращивали элитных скакунов, — и опознал в убогом жеребёнке породистого коня благородных кровей.

Это было время становления демократии. Колхозы разваливались, и лошадей сдавали на мясо или бросали на произвол судьбы. Жуткое было зрелище — бредущие вдоль шоссе бесхозные кони, отощавшие и не понимающие: почему же люди предали их? Словом, жеребёнка-доходягу охотно отдали монастырю. И вырос конь-красавец и общий баловень Коська. Чего только не вытворял хитрюга Коська, когда Трофим объезжал жеребца!

Коська валился на спину, пытаясь сбросить седло, и угрожающе вставал на дыбы, но инок сидел на коне как влитой. Конь был, похоже, рождён для скачек, а потому полюбил их. Бывало, летит Трофим на коне через луг, а мы заворожённо смотрим вслед летящему над землёй иноходцу.

Однажды, в день памяти святых мучеников Флора и Лавра, покровителей конницы, я увидела: инок взлетел на коне на холм и замер, высматривая что-то вдали. Сначала я не узнала Трофима, и в памяти всплыл иной образ — Куликово поле и монах Пересвет, который сейчас первым ринется в битву за победу святой Руси. Разумеется, это было всего лишь видение, но навеянное историей дня: именно в день небесных покровителей коней и конницы преподобный Сергий Радонежский благословил на Куликову битву благоверного князя Дмитрия Донского, предсказав ему победу. Конь в бою — соучастник победы и даже некий символ её. И на иконах святых мучеников Флора и Лавра доныне рисуют всадников на боевых конях, а не лошадок, тянущих воз. Интересно даже вот что: в день святых мучеников Флора и Лавра у нас по деревням, бывает, устраивают «лошадиные» праздники. Обычай запрещает запрягать в этот день лошадей в телегу или использовать на крестьянских работах, мальчишки скачут на конях верхом, играя в «войнушку» древних времён. К сожалению, мы порою плохо знаем историю, а она окликает нас даже в играх детей.