История Византийской империи. Том 4

В это время передавали в Константинополе слухи об Андронике, говорили, что он не потерпит поругания престола и отомстит протосевасту за все его несправедливости. Ораторы, восхваляя Андроника, приводили одно древнее предсказание, по которому ему обещана царская власть; доказывали, что он один в состоянии принять под защиту народное дело как человек умудренный опытом и летами и не зараженный латинским влиянием. В самый разгар борьбы вооруженных партий, когда народ был оттеснен от храма св. Софии и принужден спасаться бегством, не раз по толпе пробегала молва, которой доверяли разгоряченные головы: «Вон идет Комнин, остановился близко, около статуи коровы, против пролива». Другие же и сами верили и уверяли других, что Андроник уже с ними, что он сражается в их рядах. Действительно, можно удивляться, почему в самом деле Андроник не явился в Константинополь к маю 1181 г. Если его имя было так популярно в Азии, как в столице, то его дело могло считаться выигранным уже в это время.

По мере приближения к столице Андроник посылал воззвания к жителям городов, предлагая им сдаться. Иоанн Дука, правитель Никеи, едва ли не родной брат протосеваста, сохранил этот важный город в верности регенту. Точно так же отверг предложения его Иоанн Комнин, правитель Фракисийской фемы. Но эта неудача мало беспокоила смелого искателя приключений. Более мог повредить ему решительный удар со стороны императорского войска, которое поручено было набрать Андронику Ангелу. Но этот царедворец давал иное употребление денежным средствам, полученным на наем военных людей, и выставил против отряда пафлагонцев, подкрепленного горстью земледельцев, весьма слабые силы. К стыду империи, пафлагонцы разбили Андроника Ангела при местечке Карак, и сам вождь, не желая подвергаться ответственности и давать отчет в растрате сумм, передался Андронику Комнину с шестью своими сыновьями.

Измена Андроника Ангела поставила Алексея протосеваста в весьма затруднительное положение, показав ему, чем силен его противник и как мало вокруг него людей, на которых он мог бы положиться. Между тем Андроник Комнин направился прямо к столице и расположился со своими приверженцами в Халкидоне, на противоположном берегу пролива. Так как с ним был все же незначительный отряд, то, чтобы произвести впечатление на жителей столицы и отнять у них охоту поддерживать протосеваста, Андроник распорядился раскинуть палатки на возвышенных местах берега и, посадив часть своих людей в рыбачьи лодки, приказал им разъезжать по проливу на виду у жителей столицы. Установились сношения одной стороны с другою. Андроник со всеми был ласков и приветлив и всех уверял в близком вступлении в город. Протосеваст потерял голову и позволил Андронику много времени стоять в виду Константинополя, не принимая против него решительных мер. Он мог еще питать надежду выставить против Андроника иностранный флот, единственную силу, на которую в описываемое время могла опереться правительственная власть в Константинополе: поразительная слабость, постыдное банкротство! Иностранная колония привилегированных купцов и разного рода предпринимателей, будучи опорой правительства, служила в то же время главнейшим мотивом движения против того же самого правительства, которое росло с приближением Андроника. Лучше, чем сами греки, понял это иностранец Вильгельм Тирский.

«Не только те, которые явно переходили к Андронику, ослабляли нашу партию, но и все другие знатные и народ уже не тайно, но явно высказывали свое расположение к Андронику. Вследствие того наши, страшно пораженные, боялись неожиданного нападения на них греков, будучи о том предуведомлены некоторыми участниками в заговоре».

Итальянцы, по преимуществу венецианцы, готовы были пожертвовать всеми наличными силами, чтобы предотвратить собиравшуюся на них грозу. Для правительства же оставалось неизбежною и роковою необходимостью воспользоваться услугами иностранцев против народного движения. В Константинополе поспешили собрать годные к употреблению латинские и греческие суда. Протосеваст желал было дать начальство над флотом кому-нибудь из близких лиц, но и здесь должен был уступить обычаю, чем и погубил в конце свое дело. Тогдашний великий дука флота Андроник Контостефан настоял на том, чтобы флот поручен был непременно ему. Несколько дней провел он в бесполезном движении около берегов, желая, по-видимому, положить конец перебегам из столицы в лагерь Андроника и наоборот; наконец вошел в тайные сношения с халкидонским лагерем и предался со всем флотом на сторону Андроника Комнина. Последний выразил свое удовольствие по этому случаю, устранявшему последние препятствия на пути в столицу, в следующих словах, обращенных к Андронику Ангелу: «Вот я посылаю ангела Моего пред лицом твоим, который приготовит путь твой пред тобою». Для полноты характеристики положения следует упомянуть еще об одном лице, которому пришлось играть при Андронике важную роль: это будущий патриарх Георгий Ксифилин. Протосеваст возложил на него поручение переговорить с Андроником об условиях, на которых тот согласился бы оставить свои угрожающие намерения и распустить войско. Говорят, что Ксифилин вполне уверил Андроника в успехе его дела и внушил ему отнюдь не соглашаться на предложение протосеваста. Он принес в Константинополь решительный ответ, что требования Андроника заключаются в строгом суде над регентом и в устранении от дел матери-регентши.

Андроник Комнин обязан был своими успехами главнейше доброхотству партии греческих аристократов, которая в свою очередь приготовила политический переворот, разжигая вражду между пришлым привилегированным классом столицы и греками. Целый квартал в Константинополе предоставлен был итальянцам, которые считали себя опорой империи и не скрывали пренебрежения к презренным ромэям. Но Алексей-протосеваст был виновником усиления иноземного влияния. Он желал пользоваться услугами венецианского флота в той же мере и в тех же обстоятельствах, как не раз это случалось при царе Мануиле. Но теперь, ввиду подстрекательств со стороны приверженцев Андроника, а также ввиду надежд на перемену правительства, народное чувство сказывалось в весьма резкой форме. На площадях городских собирались сходки, на которых открыто говорилось, что регентша и протосеваст, потеряв любовь ромэев, ищут спасения в латинянах, что протосеваст поступился честью и независимостью империи, «обещая отдать латинянам город и обратить греков в рабство».

Эти слухи, распускаемые слишком усердными слугами Андроника и его приверженцами, произвели сильное возбуждение умов и вызвали наружу самые темные элементы населения и необузданные инстинкты. Возбужденной массе нужна была жертва — точно так же, как она нужна была родовитой греческой знати, явно и тайно поощрявшей Андроника. Еще призрачная власть находилась в руках протосеваста, когда более сильная невидимая рука начала уже заправлять делами. Из государственной темницы выпущены были сыновья Андроника и много других лиц, обвиненных в заговоре на жизнь протосеваста. Вскоре сам протосеваст был арестован во дворце и несколько дней содержался под крепкою стражей варягов. Затем, сопровождаемый шутовской процессией, он был отправлен в лагерь Андроника и присужден к ослеплению. Ослеплением протосеваста удовлетворена была часть сподвижников Андроника, родовая аристократия. Нужно было принести другую жертву в удовлетворение массы народа.