Антихрист

Таков дьявол эссенциально. Экзистенциально я вижу его в соблазнах, искушающих меня, в моей жестоковыйности, в моем бесовском упорствовании в грехе, в зле, в ноуменальной сонливости, в унынии и страхе — страхе перед ничто. За всем этим я вижу его — лукавого, хитрого и в то же время пошлого отца лжи. Исторически я узнаю о нем из Священного Писания.

Грех. Блудный бес. Он является в двух формах: открыто — concupiscentia libido или только в сублимированной сентиментальночувствительной форме — земная и небесная Афродита. Это справедливо для всех людей, у людей же с явно выраженным эдиповым комплексом обе формы разделяются, проявляясь к одним женщинам только явно, к другим же — только неявно.

Письмо Ceuse к Екатерине. Оно очень красивое, деликатное, очаровательное, умилительное, но ведь все эти определения — светские: такое письмо мог бы написать рыцарь своей даме или Minnesinger [357], а написал его монах, 15 лет истязавший свою плоть. Что же это значит? С нравственной точки зрения, в этом письме нет греха. А с религиозной? Написал ли бы он такое письмо монаху, вообще взрослому мужчине? Если же нет, то был ли он скопцом ради Царствия Небесного? Бес хитер. Он знал, что соблазнить Ceuse чувственной связью с Екатериной ему не удастся. Но не соблазнил ли он его в мыслях? Не чувствовал ли Ceuse женственности Екатерины? Не совершил ли он то же прелюбодеяние в душе? Если я, разговаривая с мужчиной и с женщиной, чувствую их различие и некоторое, хотя бы душевное, тяготение к женщинам, то не есть ли это уже соблазн, вызванный блудным бесом в форме сентиментально–чувствительной? Небесная Афродита тоже ведь Афродита. И Исаак Сирианин говорит [358]: «…не встречайся с женщиной: если же придется встретиться с ней, то не смотри на нее. Не встречайся с молодым монахом: если же придется встретиться, то не смотри на него. Не смотри на свое тело, не обнажай его и не прикасайся к нему». Но, во–первых, и женщину, и юношу, и тело самого монаха сотворил Бог. Все, что Бог сотворил, хорошо. Плоха не женщина, плох мой взгляд на нее, и тогда она делается для меня соблазном. Во–вторых, не есть этот ответ Сирианина проявление некоторой слабости духа? Не проявляется ли в нем эвдемонистический характер его взглядов, даже эгоизм? Затем, если зло не во мне самом, не в моей душе, а в женщине, в юноше, в моем теле, то ведь надо быть последовательным до конца —вырвать ало с корнем: кастрировать себя. Но это уже не вера в Бога Авраама, Исаака и Иакова; вера не в Иисуса Христа, а в богиню Кибелу [359], жрецы которой кастрировали себя.

Языческие религии связаны с фаллическим культом, то есть с различением мужского и женского начал. Фаллический культ существует в двух формах: с одной стороны, священная храмовая проституция, с другой — физическое оскопление. Второе — лишь иная форма проявления фаллического миропонимания, потому что это миропонимание является физическим, природным, а физическое преодолевается не физическим, а духовным —не физической операцией, а духовной.

«В Царстве Небесном не женятся и не выходят замуж» [360]. Но входят в Царствие Небесное не посредством физической операции. Монах, отказывающий женщине в духовной помощи из эгоистических соображений — чтобы не прелюбодействовать в душе, — по всей вероятности, уже прелюбодействовал в душе, иначе у него не было бы такого страха перед женщиной. Такой монах ни себя, ни ее не приближает к Царствию Небесному.

Я сомневаюсь в том, что Ceuse своими рыцарскими письмами приближал Екатерину к Царствию Небесному. Он был для нее соблазном, так как давал ей почувствовать ее женственность. Katolicon, книга начала XVI века о монахинях, говорит о том, что у них всех были видения, причем видения, сильно материализованные. Их предмет — Христос, иногда младенец, иногда взрослый. Ceuse тоже имел подобные видения. Восточные аскеты говорили: бойся материализованных видений. Иногда они бывают от Бога, но большей частью от дьявола, который является даже в обличье Христа. Мне кажется, что аскеты правы. Видения и жизнь католических монахинь со светской точки зрения умилительны и красивы, а с религиозной — это соблазн: истерия и сублимированные проявления искусственно подавленной сексуальности. Я говорю не о католических монахинях вообще; я знаю, что среди них очень многие, может, большинство, близки к Царствию Небесному. Я говорю только о Ceuse, о его ученицах — о том, что я читал в Katolicon. И то, что Христос являлся им часто в облике младенца, подтверждает это: Фрейд говорил, что любовь матери к ребенку — это сублимированная эротика. В конце концов, все эти записи монахинь XVI века — разновидность рыцарской эротической поэзии.

И у Ceuse, и у Исаака Сирианина осталось еще кое‑что от языческой мудрости, а это неотделимо от фаллического культа, то есть от культа мужской производительности, различия мужского и женского начал. У одного это проявилось в положительной форме, в поэзии миннезингеров, у другого — в отрицательной: в эгоистическом страхе женщины. Этот страх бывает только в том случае, если человек не преодолел соблазн в душе. Не только у Христа, но и у апостолов не было страха женщины. «Приветствуйте друг друга целованием святым» (Рим. 16, 16). «Приветствуйте друг друга лобзанием святым»(1 Кор. 16, 20).

Ап. Павел не боится «святого целования» и не разделяет мужчин и женщин, ограничивая его, потому что он преодолел соблазн этого разделения и повод для соблазна, который есть мой взгляд на женщину. «Если же тебя соблазняет око твое, то вырви его» [361]; ясно, что здесь Христос говорит не о физической операции, а о духовной.

В Ветхом Завете отношение двойственное. С одной стороны, «да прилепится муж к жене своей, и станут два одной плотью» (Христос: «То, что Бог соединил, того человек да не разделяет» [362], дети — благословение Божие). С другой — «во грехе я зачат, и во грехе рожден» [363]. Мужчина на следующий день после общения с женщиной нечист. Женщина после рождения ребенка некоторое время нечиста.

Библия говорит о том противоречии, которое существует в жизни и которое в конце концов ощущает каждый человек, — различии между физическим и духовным рождениями, между физической и духовной производительностью человека. У евреев тоже был аскетизм, но не было такого страха перед женщиной и перед собственным телом, как у восточных монахов: все, что Бог создал, — хорошо, пока я не замарал это своим грехом, своим нечистым взглядом. У них не было миннезингеров, но была Песнь Песней.

В Ветхом Завете дано обещание, в Новом Завете — исполнение. Здесь уже ясно сказано: «В Царстве Небесном не женятся и не выходят замуж, благословенны скопцы ради Царствия Небесного». Кто может вместить, да вместит. Но кто не может вместить — да не грешит, но благо тому, кто может вместить: ему лучше, потому что у него будет меньше соблазнов. Ему лучше и легче от того, что он вместил, но он еще не стал безгрешнее того, кто не может вместить, потому что грех — это не какой‑то факт, а нечистый взгляд.