Свящ. А. Дружинин - Жизнь и труды св. Дионисия Великого, епископа Александрийского

Но недолго суждено было св. Дионисию и его пастве наслаждаться спокойствием. Еще до Пасхи 262 г. в Александрии вспыхнуло восстание и вслед за ним началась гражданская война, разделившая жителей города на две партии. [861]По свидетельству Требеллия Поллиона, в Египте всегда было много несдержанных и безумных людей, готовых по самым ничтожным поводам начать беспорядки, опасные для всего государства. Забытое приветствие, отказ уступить место в публичной бане, секвестрация мяса и огородных овощей на рынке и тому подобные обстоятельства нередко вызывали столкновения, требовавшие вмешательства военной силы. Нечто подобное случилось и теперь. Раб тогдашнего правителя Александрии, Эмилиана, был убит солдатами за то, что говорил, будто башмаки его лучше, чем башмаки солдата. Возмущенная этим убийством толпа, вооружившись чем попало, со всех сторон окружила дом Эмилиана. Войска, находившиеся под его властью и ненавидевшие Галлиена, воспользовались затруднительным положением своего начальника и заставили его провозгласить себя императором. Эмилиан оказался в безвыходном положении и вынужден был исполнить требование войск, чтобы хоть на некоторое время отсрочить свою гибель. [862]Началась междоусобная война, продолжавшаяся более года.

По–видимому, в самом начале этой войны, когда Эмилиан не успел еще овладеть не только всем Египтом, но даже и одной Александрией, наступила Пасха 262 г. Беспорядки помешали св. Дионисию собрать верующих для празднования Пасхи, и в самый день величайшего из христианских праздников он должен был сноситься с ними письменно. [863]Но скоро Эмилиан овладел не только городом, но и всеми провинциями Египта, не исключая Верхней Фиваиды. Чтобы удержать в повиновении покоренные области, он захватил запасы хлеба, находившиеся в Александрии, вследствие чего многие города стали страдать от голода. Голод повел за собой необычайную смертность и заразные болезни, не миновавшие и самой Александрии. К довершению всех бедствий жители Александрии снова разделились на две партии, так как Гал–лиен не замедлил выслать войско против Эмилиана под начальством Феодота, родом из того же Египта. Феодот осадил Александрию и, по–видимому, овладел частью города. Осада продолжалась до конца 263 г. В обычном пасхальном послании, написанном, по всей вероятности, в самом начале этого года, св. Дионисий с необычайной живостью изображает одному из египетских епископов, по имени Иераксу, бедствия жителей Александрии во время этой осады. «Что удивительного, — писал в этом послании св. Дионисий, — если мне трудно беседовать хотя бы посредством писем с жителями отдаленными, когда мне нелегко стало беседовать с самим собой и советоваться с собственной душой? Подлинно, с моей утробой, с одножителями и единодушными со мной братьями, с членами одной и той же Церкви, мне приходится сноситься посредством писем, и, кажется, я не придумаю, как мне отправить их. Легче совершить путешествие не только в чужие края, но от Востока до Запада, чем пройти из Александрии в Александрию же. Средняя улица города теперь гораздо шире и непроходимее той беспредельной и непротоптанной пустыни, через которую в течение двух поколений прошел Израиль. Зеркальные и тихие гавани похожи на море, разделившееся на две части и ставшее стенами для прохода Израиля, а потом потопившее в своей пучине египтян. Часто походили они на Мертвое море и от совершенных в них убийств. А текущая через город река иногда была суше и скуднее той безводной пустыни, где странствующие израильтяне от сильной жажды кричали на Моисея, пока силой единого Творца чудес не изведено было для них питие из крутой скалы. Иногда же она так переполнялась, что покрывала все окрестности, дороги и поля и угрожала таким же стремлением воды, как при Ное. Постоянно оскверняемая кровью, убийствами и утопленниками, она несет свои воды, как во дни Моисея, когда он перед лицом фараона превратил ее в кровь и сделал смрадной. И какая другая вода могла бы очистить эту всеочищающую воду? Мог ли бы даже великий и неизмеримый для людей океан омыть своим приливом это горькое море? Могла ли бы очистить ее скверну и та великая, исходящая из Эдема река, хотя бы четыре потока, на которые она разделяется, соединить в один Гион? Очистится ли когда–нибудь воздух, зараженный отовсюду поднимающимися зловредными испарениями? От земли поднимаются такие ветры, с рек такой воздух и с гаваней такие туманы, что росы похожи на сукровицу трупов, разлагающихся на все свои составные стихии. И после этого еще удивляются и недоумевают, откуда эти тяжелые болезни, откуда непрестанные язвы, отчего умирает так много людей, поражаемых разнообразными болезнями, что за причина, что в величайшем городе не набирается такого числа жителей, сколько кормил он прежде так называемых полустарцев, если даже начать счет с бессловесных детей и кончить достигшими крайних пределов старости. И замечая, что род человеческий все уменьшается на земле и исчезает, что гибель его все увеличивается и преуспевает, они все еще не трепещут».

Наконец, после продолжительной осады город был взят императорскими войсками. Победитель отправил Эмилиана в Рим, где Галлиен приказал заключить его в тюрьму, как обыкновенно поступали с царями, взятыми на войне. Прекращение войны на короткое время доставило отдых несчастным жителям Александрии. Но этот отдых скоро сменился новым бедствием. Моровая язва, не перестававшая тревожить Александрию со дней Декия и Галла, после войны и голода стала свирепствовать с ужасающей силой. Уже во время осады жители Александрии гибли в громадном количестве от разнообразных болезней, но, по–видимому, конец осады совпал с тем самым временем года, которое было особенно благоприятно для развития болезни. [864]Начавшись осенью 263 г., чума продолжалась до Пасхи следующего 264 г. В пасхальном послании, относящемся к этой Пасхе, [865]св. Дионисий поразительно живыми красками рисует ужасы нового бедствия, постигшего Александрию, и различное отношение к бедствию со стороны язычников и христиан. Город переполнился слезами и плачем жителей и стонал от жалобных воплей по причине множества умерших и ежедневно умиравших. Не осталось ни одного дома, где не было бы умершего. Но среди общей скорби и сетований ясно обнаружилось, какую нравственную силу давало христианство своим последователям, и в каком жалком положении оказались язычники перед лицом постигнувшего их бедствия. В последних болезнь заглушила все человеческие чувства, так как была для них «ужаснее всякого ужаса и страшнее всякого бедствия». Пораженные страхом, язычники «прогоняли от себя начавших хворать, убегали от самых дорогих людей, выбрасывали на улицу полумертвых и сваливали трупы без погребения, стараясь отвратить передачу и распространение смерти, хотя при всех усилиях им нелегко было достигнуть этого». Прекратили они и все обычные у них религиозные торжества, не исключая и тех, которые совершались у них в память событий, считавшихся у них наиболее радостными. Одни только христиане, не оставлявшие своих праздников даже во времена гонений и устраивавшие торжественные собрания «на всяком месте своей скорби, была ли то деревня, пустыня, корабль, гостиница или темница», не упали духом и во время болезни. Приглашая христиан к празднованию, св. Дионисий не опасается упрека в неуместности этого приглашения. В болезни, как и во всяком другом бедствии, христиане видели упражнение и испытание, и св. Дионисий в трогательных выражениях рассказывает о том, как перенесли христиане это испытание, и какие чудеса геройского самоотвержения, любви к ближним и упования на Бога явили они в это тяжелое время. «Весьма многие из наших братьев, — пишет он в своем послании, — от избытка любви и братолюбия не щадили самих себя и поддерживали друг друга, безбоязненно наблюдали за больными, неутомимо ухаживали за ними и, служа им ради Христа, вместе с ними радостно умирали, исполняясь страданиями других, привлекая на себя болезнь от своих ближних и добровольно принимая на себя их мучения… Таким–то образом оставили жизнь лучшие из наших братий, некоторые пресвитеры и диаконы и многие весьма похва–ляемые из народа. Они принимали тела святых на распростертые руки и перси, закрывали им глаза, заключали уста, носили их на своих плечах и потом полагали, прижимали их к себе, обнимали, омывали и украшали одеждами, а вскоре и сами сподоблялись того же, потому что остававшиеся в живых всегда следовали по стопам своих предшественников». Самоотверженное служение больным справедливо казалось св. Дионисию «делом великого благочестия и твердой веры», и он без колебаний ставит подвиги александрийских христиан во время болезни наравне с мученичеством, конечно, с той целью, чтобы воодушевить всех читателей своего послания к таким же подвигам любви и милосердия. Без сомнения, и сам он принимал живое и деятельное участие в самоотверженном служении александрийских пресвитеров и диаконов во время болезни, и если мы не имеем прямых указаний на это в посланиях самого св. Дионисия, то причина этого заключается в обычной скромности св. Дионисия.