Епископ Каллист (Уэр) - Внутреннее Царство

Свобода воли. Можно предположить, что, поскольку люди свободны, они вольны отказаться и от Бога. Его дары не отменяемы, Он никогда не отнимет у нас уже данную нам способность сознательно выбирать, и, значит, мы свободны говорить Ему «нет» хотя бы и целую вечность. Такое бесконечное неприятие Бога и есть истинная сущность ада. Так как существует свобода воли, то должна существовать также и перспектива ада как места вечного страдания. Уберите ад — и вы отвергнете свободу. Никого нельзя против его воли затолкнуть на небеса. По мнению русского богослова Павла Евдокимова, Богу все возможно, кроме одного — заставить нас любить Его[ [416] L'Orthodoxie (Neuchatel/Paris: Delachaux et Niestle, 1959), 60. ]. Как обращенность к силе божественной любви представляется наиболее веским аргументом в пользу всеобщего спасения, так обращенность к свободе воли представляется, несомненно, самым веским контраргументом. Характерно, что обе стороны в споре находят, пусть и разными путями, главную поддержку в одном: Бог есть любовь.

Роковая черта. Можно все же возразить, так ли уж много доказывает аргумент свободы воли? Поскольку Бог никогда не лишит нас свободы выбора, значит, те, кто в аду, сохраняют свободу воли, следовательно, для них всегда открыта и возможность раскаяния? Антиуниверсалисты обычно возражают, что есть некий рубеж — безвозвратная, критическая черта, за которой раскаяние становится невозможным. Бог не лишает осужденных на вечные муки их свободы, но очевидно, что злоупотребление этой свободой настолько глубоко проникло в них, что они уже не могут измениться, и поэтому навсегда остаются в отношении постоянного отвержения Бога. Бог не перестал их любить, но они сами утра–тили способность снова и снова отзываться на эту любовь.

Таким образом, мы можем провести параллель между святыми на небесах и осужденными в ад. Святые на небесах не утратили своей свободы, но свобода для них больше не означает возможности отойти от Бога и впасть в грех. У них по–прежнему есть свобода выбора, но их выбор — это всегда благо. Точно так же те, кто осужден в ад, все еще сохраняют оставшуюся свободу выбора, поскольку они не перестали быть личностями. Но их выбор — всегда зло, а значит, для них уже невозможно подняться в Царство Божие. Дьявол обладает свободой — но не свободой к раскаянию. Следовательно, в день Последнего Суда произойдет «великое разделение» — и пропасть между небом и адом станет навсегда непреодолимой.

Аргумент справедливости. Это обратная сторона божественной справедливости. Часто утверждается, что грешник должен радоваться вознаграждению (отплате) точно так же, как праведник. Если преступники не получают надлежащей компенсации, нравственной гармонии во вселенной будет нанесен урон. Я нахожу этот аргумент гораздо слабее двух предыдущих. Как справедливо настаивает св. Исаак Сирин, наши человеческие представления о карающей справедливости совершенно неприменимы к Богу[ [417] Сравните притчу о работниках на винограднике (Мф 20, 1–16). Согласно общепринятым человеческим критериям, Бог, безусловно, несправедлив! ]. Он не есть Бог мести, а только милующей любви, Его справедливость есть не что иное, как Его же любовь. Он наказывает не с целью отплатить, а ради того, чтобы исцелить.

Моральный и пастырский аргументы. Наконец, о стороны антиуниверсалистов часто можно слышать, универсализм лишает христианскую весть неотложности ее и недооценивает настойчивости предупреждения, которое звучит в Новом Завете. Христос начинает Свою проповедь со слова «Ныне» (Лк 4, 21). «Вот теперь время благоприятное, — говорит Павел, — вот теперь день твоего спасения» (2 Кор 6, 2). «Ныне», «теперь эти слова означают настоящую жизнь, являющуюся для каждого из нас моментом возможностей и решений, временем судным и благоприятным, когда мы совершаем выбор, определяющий нашу судьбу в вечности. Но с другой стороны, если нам после смерти предоставляются неограниченные дополнительные возможности, если все мы, что бы ни совершали в настоящей жизни, все равно закончим в одном и том же месте, зачем же этот призыв проповедования христианской вести, эта необходимость обращения и покаяния здесь и сейчас? Если торжество Божьей любви неотвратимо, если нам, в конце концов, не из чего выбирать, то не становятся ли в настоящее время наши поступки, движимые нравственным решением, тривиальными и бессмысленными?

Ориген знал об этой трудности. Учение об apocatastasis'e он советует держать в секрете, ибо, открыто проповеданное среди незрелых людей, оно способно сделать их легкомысленными и равнодушными[ [418] Against Celsus 6. 26; tr. Chadwick, 341. Таким образом, Ориген считает, что идея вечного ада может в некоторых случаях быть полезной, например, как средство устрашения, но применимо оно только по отношению к людям с низким уровнем духовного развития. ]. Несомненно, по этой же причине христианский богослов, пиетист XIX века Готтлиб Барт замечает: «Всякий, не верящий во вселенское восстановление, упрямец, но всякий, научающий сему, осел»[ [419] Цит. в книге Jaroslav Pelikan, The Melody of Theology: A Philosophical Dictionary (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1988), 5. ]. Св. Исаак Сирин подходит к проблеме иначе. Он подчеркивает, что есть несоизмеримая разница для нас в том, ответили ли мы на божественную любовь здесь и сейчас или только спустя неисчислимое количество времени (aeons). Пусть муки ада и не вечны, но они остаются поистине ужасными: «Тем не менее [Геенна] горестна — даже если она ограничена в своих пределах: кто в состоянии ее вынести?»[ [420] Homily 40. 7: tr. Brock, 176. ].

Если самый веский аргумент в пользу всеобщего спасения обращен к божественной любви, а самый веский контраргумент — к человеческой свободе, значит, мы снова оказались перед дилеммой, с которой начинали: как нам согласовать два принципа: Бог есть любовь и человек свободен? Пока нам остается одно: твердо придерживаться в равной мере обоих принципов, осознавая при этом, что как они будут в конце концов согласованы — тайна, недоступная нашему пониманию. То, что говорил апостол Павел о примирении христианства и иудаизма, также применимо и к окончательному примирению всего творения: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим 11, 33).

Когда в Оксфорде мне приходится ждать на станции поезд в Лондон, я иногда бреду к северному краю длинной платформы, пока не натыкаюсь на предупреждение: «Пассажирам переступать эту черту запрещается. Штраф 50 фунтов». В спорах о надежде на грядущее нам тоже необходимо предупреждение: «Богословам переступать эту черту запрещается» — сумму же соответствующего штрафа пусть подскажут читатели. Ошибка Оригена, несомненно, в том, что он пытался сказать слишком много. Ошибка, которую я не порицаю, а скорее, восхищаюсь, и все–таки признаю: это была ошибка.