Каллист Епископ Диоклийский - Можно ли считать К. С. Льюиса «анонимным православным»?

В своей интересной статье о Льюисе и Православии «Под русским крестом» Эндрю Уолкер вспоминает, как в Лондоне, на званом обеде, греческий епископ из Константинополя говорил об «анонимном православии» Льюиса. Был ли он прав? Д-р Уолкер замечает, что православные христиане очень любят Льюиса. Есть книжные магазины, где продают только православные книги, с одним исключением: Льюис. Есть и строго конфессиональные священники, которые учат катехуменов по трактату «Просто христианство».

И все-таки, насколько близок Льюис Православию? Что думал он сам о восточном христианстве? Второй вопрос я мог бы ему задать осенью 1952 года, когда поступил в Оксфорд, в его колледж (св. Магдалины). Жил я в новом здании, как и он, видел его каждый день, обычно до завтрака (мы оба гуляли). Пожелав друг другу на ходу доброго утра, мы расходились — и все. Я уже тянулся к Православию и очень любил Льюиса, но из робости не заговорил с ним, а он, по деликатности, не стал бы обращаться к чужому студенту. Конечно, если бы я подошел, он бы меня не обидел; но я не подходил, не спрашивал, и ответа не знаю. Могу только гадать.

Внешним образом Льюис был связан с православной церковью очень мало. По меньшей мере один раз присутствовал на литургии — в письме 1956 года он явно описывает то, что видел. Православное благочестие удивило его своей свободой и гибкостью:

«Образец для меня — „русская православная“ служба. Одни сидят, другие лежат ничком, кто-то стоит на коленях, кто-то просто стоит, кто-то ходит, и никто ни на кого не обращает внимания. Умно, учтиво и по-христиански. „Не лезь в чужие дела“ — хорошее правило, даже в церкви».

В «Письмах к Малькольму», изданных после его смерти, в 1964 году, Льюис описывает, вероятно, ту же самую службу (хотя называет ее уже не «русской», а «греческой»): «Однажды я был на греческой службе, и больше всего мне понравилось, что там, насколько я понял, нет правил для паствы. Кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то опустился на колени, кто-то ходил по храму, а один человек просто полз, словно гусеница. Самое же лучшее, что никто, ни в малой степени, не следил друг за другом. Хотел бы я, чтобы мы, англикане, это переняли! У нас есть люди, которым очень мешает, что сосед не крестится или крестится. Лучше бы они вообще не смотрели, тем более — не судили чужого раба».

Хотел бы я, чтобы все православные в Англии были такими терпимыми! Как ни печально, в некоторых приходах они зорко смотрят и строго судят. Льюис писал свое письмо в 1956 году, когда еще не был в Греции (они с женой поехали туда в апреле 1960). Вероятно, православную службу он видел в Оксфорде, в русской церкви на Марстон-стрит, но доказать это невозможно.

Православная церковь Греции ему тоже понравилась. Вернувшись, он писал Чедду Уолшу:

«Мы с Джой чуть не впали там в язычество. В Аттике, в Дафне трудно не помолиться Аполлону Целителю, и я не ощущал, что этого делать нельзя, я молился Христу sub specie Apollinis. На Родосе, в одной деревне, мы видели прекрасный христианский обряд, почти не чувствуя, что он чем-то отличается от наших. Священники очень приятны с виду, куда приятней большинства пасторов и патеров. А крестьяне ни за что не берут денег».

Как это ни грустно, признаем еще раз, что он идеализировал православных. Что бы ни делали «крестьяне», священники деньги берут, а иногда и требуют.

Льюис довольно близко дружил с двумя православными, Николаем и Милицей Зерновыми. Николай Зернов приехал в Оксфорд в 1947 году, чтобы читать лекции о православной культуре. Не совсем ясно, когда они с Льюисом познакомились, но позже Зерновы гордились фотографией, где «Джек» сидит у них в гостиной на шатком низеньком стуле. За несколько лет до их приезда, еще во время войны, Льюис читал доклад в Оксфордском отделении братств св. Альбана и св. Сергия, который был потом напечатан в журнале «Соборность». Читал он и в доме св. Григория и св. Маргариты, основанном четой Зерновых. Дату установить не удалось. Назывался доклад очень странно: «Игрушка, икона, картинка», опубликован, видимо, не был и где-то потерялся. Осенью 1952 года Николай Зернов читал в Сократовском клубе доклад «Соловьев о добре и зле». Заседание вел Льюис, на нем выступал еще один русский, Евгений Ламперт. Зерновы были на похоронах Льюиса 26 ноября 1963 года. Милица принесла крест из белых цветов, но ей сказали, что в храме цветов не будет. В конце концов положить венок на гроб разрешили, уже на кладбище. «Кто бы подумал? — пишет Эндрю Уолкер, — Джек Льюис похоронен под русским крестом…»

Вот и все, насколько я знаю, — больше о личных встречах Льюиса с Православием сказать нечего. Признаем честно, что их немного, и обратимся от его жизни к его трудам. Может быть, тут есть свидетельства какого-то влияния? Читая его, мы почти не встретим прямых ссылок на православных богословов. Это неудивительно. У него мало ссылок и на католиков, англикан, пресвитериан, методистов, вообще на теоретиков каких бы то ни было конфессий. Толкуя христианское учение, он ничего не говорит о конфессиональных особенностях, и не случайно, а осознанно, намеренно. В апологетических трудах он подчеркнуто избегает межконфессиональной полемики, сосредоточиваясь на том, что объединяет христиан. По собственным его словам, он хочет изложить «то, во что верили всегда почти все христиане…»; то, что Бакстер назвал «просто христианством». Льюиса не интересовали ни «церковничанье», ни институциональные стороны религии.

Хорошо, ссылок нет, и все же — испытал ли он влияние православных богословов? В таких книгах, как «Страдание» или «Чудо», цитат из нынешних, современных я не припомню, но в 40-х годах их книг в Оксфорде не было. Использовал ли он хотя бы греческих Отцов, которые так весомы в Православии? Иногда, в общих словах, он говорит о патристике; например, пишет «Мы защищаем… то, что проповедовали апостолы, свидетельствовали мученики, воплотил Символ веры, истолковали Отцы». Однако ссылок на этих Отцов у него очень мало, а если он кого и цитирует, то западных, чаще всего — Августина.

Суда по его автобиографии, Отцы не играли никакой роли ни в его умственном становлении, ни в его обращении, хотя Августина он, между делом, упоминает дважды. В книге «Отброшенный образ» он немного говорит о трудах Псевдо-Дионисия, но лишь потому, что они очень важны для средневекового Запада. В «Чуде» — три ссылки на Отцов, все в пределах страницы, но две взяты из вторых рук, от современных западных авторов. Льюис написал предисловие к английскому переводу св. Афанасия Великого («Воплощение Слова Божия»), но лишь потому, что был в дружбе с переводчицей, сестрой Пенелопой. Предполагают, что «глубокая магия» в «Льве, Колдунье и платяном шкафе» восходит к учению об Искуплении, как его толковал св. Григорий Нисский. Но соответствия не так уж явственны; скорее Льюис взял это у Августина или у нынешних богословов.