Каллист Епископ Диоклийский - Можно ли считать К. С. Льюиса «анонимным православным»?

Обратимся теперь к другим темам христианского учения — к Воплощению Бога и Его Троичности, к сакральности тварного мира, к призванию человека — и попытаемся понять, насколько близок Льюис к Православию здесь. Где же в Нарнии Троица?

В середине 20-х годов, когда Дервез Читти учился в Каддстоне, один русский мирянин спросил его, что англикане прежде всего должны взять у православных. Тот ответил сразу: «Веру в Троицу и в Воплощение». Русский немного растерялся, он надеялся на что-то более «жизненное», но потом согласился вполне. Через семьдесят лет многие согласились бы с отцом Читти. Теперь, когда мало кто верит в Божественность Христа, а доктрина Троицы кажется ненужной и сложной, православные христиане остаются «максималистами»: они верят, что Христос полностью Бог и полностью человек; что Бог — един в трех лицах.

А Льюис в это верил? В «Просто христианстве» — да. О Воплощении он пишет: «Бог высадился на оккупированную землю в образе человека», учению о Троице он посвящает большой раздел, особенно подчеркивая троичность нашей молитвы: молясь, мы «втянуты» во «всю троичную жизнь трех-личного Существа». Именно так выразился бы христианин православной традиции (хотя вряд ли выбрал бы, скажем, слово «оккупированная», отразившее годы, когда Льюис это писал). Собственно, православные так любят Льюиса именно за то, что он твердо защищает доктрины Воплощения и Троицы.

Да, в трактатах; а в романах и сказках? Они (особенно сказки) явственно христоцентричны. Но вплетена ли в повествование доктрина Троичности? Отвечая, сошлюсь на эссе д-ра Пола «Льюис, творец мифов».

В первом романе своей трилогии Льюис говорит о Молодом Малельдиле, Который «живет вместе со Старым», но Старый — далек и туманен, о нем почти нет речи, а Дух Святой не упоминается вообще. Правда, в «Переландре>» Он есть — в конце, когда говорят о том, что Король узнал в земле Лур «новое о Малельдиле и об Его Отце и о Третьем». Насколько я помню, больше там нет ничего о Троице, Отец, кроме этого места, не упоминается ни разу, определение «Третий» довольно расплывчато. Мы не знаем, была ли у Льюиса развернутая доктрина Святого Духа. Д-р Фиддс резонно заключает, что: «В этих трех романах Бог — это Малельдил… так и кажется, что Троицы там нет».

Кажется это и тому кто читает «Хроники Нарнии». Здесь тоже скорее один Христос, чем Троица; внимание сосредоточено на христоподобном Аслане. Да, он «Сын Великого Царя, который живет за морем», но Царь в сказках не участвует, и снова мы можем спросить: «А где же Святой Дух?» Можно ответить, что сказка — не учебник догматического богословия. Однако «христианский миф» немыслим без Троицы, и мы вправе ждать, что это хоть как-то отразится в том «пересказе мифа», который предлагает Льюис и детям, и взрослым.

Однако есть и в «Хрониках» явственно «тринитарное» место — в сказке «Конь и его мальчик», когда Шаста спрашивает странного спутника, невидимого в тумане, кто он такой. Льюис объясняет в одном письме, что три ответа — «намек на Троицу». Как жаль, что в сказках и романах больше нет таких «намеков»!

Прежде чем оставить эту тему, заметим одно упущение, для православных христиан весьма огорчительное. Нигде, ни в трактатах, ни в сказках и романах, Льюис не пишет о Деве Марии. Конечно, он принимает доктрину непорочного зачатия, как и все, о чем говорится в Символе веры, но больше ему нечего сказать о Божьей Матери. Защищаясь, он пишет в «Просто Христианстве», что не хочет забираться в области, где так много споров, и ограничивает себя тем, в чем все христиане согласны. Однако христиане православные, для которых поклонение Пречистой Деве — не частность, но неотъемлемая часть каждодневного благочестия, пожалеют о том, что он ничего о Ней не сказал.

А как богословие Творения? Близки ли в этом Православие и Льюис? Эвелин Андерхилл вспоминает, что один шотландский садовник, встретив человека, который только что был на Айоне, сказал: «Там очень тонко». Собеседник не понял, и он объяснил: «Вот — Айона, а вот — Господь». Именно так воспринимает тарный мир и Православие. Мироздание есть таинство, ибо в нем присутствует Бог, мир — это огромная Купина, пронизанная пламенем Славы. Об этом все время говорит св. Максим Исповедник: Творец вселил во все тварное Свой логос, нетварное начало, благодаря которому всякая вещь есть вообще и есть то, что она есть; мало того — начало это влечет ее вверх, к Богу. Точно так же смотрел на мир св. Григорий Палама: для тех, кто смотрит глазами веры, все тварное живо, ибо в нем присутствуют и действуют нетварные энергии Бога.

Примерно так мыслит и Льюис. И для него здесь, в мире — «очень тонко». Одна из тем Нарнийских хроник — именно эта прозрачность; Нарния как бы проталкивается в будничную действительность. Самым неожиданным образом, незаметно почти для всех, дверью в иной мир может стать обычный предмет, привычное место: платяной шкаф под крышей старого дома, горная пещера. Льюис зачарован взаимодействием миров, взаимопроникновением естественного и сверхъестественного, неба и земли, земли и преисподней.

Для него явственна священность, сакральность природы. Его привлекало учение Генри Мора, кембриджского платоника, жившего в XVII веке, который, подобно св. Максиму, считал разум, логос животворящим началом, действующим в мироздании. Именно в этой связи Льюис тоскует по давним временам, когда деревья и травы, ручьи и реки воспринимались как живые существа. Казалось бы, устаревший миф, но под ним таится важнейшая истина: природа — не мертвая материя, а живая энергия, трепещущая присутствием Бога. Вот что пишет он в предисловии к книге Д Э. Хардинга «Иерархия неба и земли»: «Человек познавал мир очень сложно, а с другой точки зрения — очень просто. Познание это идет в одну сторону. Вначале мир просто набит волей, разумом, жизнью, многими хорошими свойствами; каждое дерево — нимфа, каждая планета — бог, сам человек близок к богам. С ростом знаний мир пустеет; сперва исчезают боги, потом — цвета, звуки, запахи, а там — и сама прочность».

В сказках и романах он пытается повернуть все «в другую сторону», снова утверждая, что мир — живой, сказочный, священный. Говорящие звери и деревья — не праздная выдумка для детей, они богословски значимы, и это сближает Льюиса с православным преданием. Он не ссылается ни на Максима, ни на Паламу, но тварный мир видит, как они.

Наконец, совпадает ли с Православием представление Льюиса о человеке? Для начала скажу об одном своем личном мнении, зная, что далеко не все православные (и далеко не все любители Льюиса) согласятся со мной. Меня всегда коробит, что в его романах и сказках столько физического насилия. Конечно, он не пацифист, он сам объяснил это с осторожной разумностью. Пацифистами не было и большинство христиан, западных и восточных, во всяком случае, с той поры, как (в начале IV века) обратился Константин. Однако сейчас меня смущает не это. Меня смущает, что Льюис уж очень расписывает грубую силу, схватки, кровь.