Поль Гольбах - Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Каким же образом попал в опалу всемогущего сам сатана? Какими преступлениями заслужил он вечный гнев и проклятие своего творца? Христианская религия объясняет все это: мы узнаем, что первоначально дьявол был ангелом, то есть, чистым, порядочным духом, предназначенным к занятию видного поста при дворе царя небесного; как и всем прочим придворным, ему полагалось внимать велениям божества и вместе с ними наслаждаться неомрачаемым блаженством; но дьявола погубила гордыня; ослепленный тщеславием, он осмелился восстать на своего повелителя; он завлек в свое безумное предприятие и других, таких же непорочных, духов; за свою измену он был сброшен с неба, и его злополучные приверженцы разделили его участь; с тех пор ожесточенные по воле божьей, они упорствуют во зле, и их единственное занятие во вселенной - искушать человека, стремиться увеличить число божьих врагов и жертв его гнева.

При помощи этой басни богословы объясняют, каким образом грехопадение Адама было предопределено всевышним еще до сотворения мира. Нужно думать, однако, что богу очень хотелось, чтобы человек согрешил, раз он заблаговременно все подготовил для этого греха! И действительно, именно дьявол, приняв облик змея, уговорил прародительницу рода человеческого ослушаться бога и склонить к сообщничеству мужа. Как бы там ни было, а все эти выдумки все-таки ничего не объясняют, потому что сам собой встает вопрос: как же бог допустил, чтобы в те времена, когда сатана еще был ангелом, был непорочен и пользовался божественными милостями, в нем зародилась гордость, честолюбие, возмущение против творца? Каким образом этот светлый дух оказался настолько ослепленным, что не постиг всего безумия своего поступка? Разве он не знал, что господин его всесилен? Кто же, в конце концов, искушал сатану? Каковы причины, навлекшие на него божий гнев, и почему бог именно его избрал в разрушители своих предначертаний, сделал своим противником? Если гордость - грех, если одна лишь мысль о бунте - самое тяжелое из всех преступлений, значит грех предшествовал греху, и Люцифер оскорбил бога, когда еще был в состоянии первозданной чистоты; между тем чистое, непорочное и угодное богу существо, обладающее всеми совершенствами, на какие только способно творение, должно бы быть недоступно ни гордости, ни честолюбию, ни безумию. То же самое мы должны сказать о нашем праотце, который, несмотря на мудрость, непорочность и познания, внушенные ему самим богом, не переставая грешил, соблазненный дьяволом.

Стало быть, так или иначе, а источником греха во всех случаях оказывается все-таки сам же бог; он соблазнил Люцифера еще до сотворения мира, чтобы он в свою очередь подверг искушению человека и оказался виновным в погибели всего человеческого рода. Можно подумать, что бог только затем и сотворил ангелов и человека, чтобы дать им возможность грешить.

Смехотворность такой системы очевидна; поэтому богословы сочли своим долгом изобрести другую, не менее абсурдную, догму, служащую всем религиям откровения основой, которая будто бы полностью оправдывает божественный промысл. Эта догма предполагает свободу воли человека, то есть свободу человека по собственному выбору делать добро или зло и соответственно руководить своей волей. Я предвижу, сударыня, что слова "свобода воли" приведут вас в трепет; вы, конечно, опасаетесь целой метафизической диссертации по этому вопросу. Успокойтесь, я горжусь тем, что сумел упростить этот вопрос и сделать его вполне понятным не только для вас, но и для гораздо менее просвещенных людей.

Сказать, что человек свободен, значит освободить его от власти высшего существа, признать, что бог не руководит его волей, значит - утверждать, что слабое создание может по собственному желанию восставать на своего создателя, расстраивать его планы, нарушать установленный им порядок, уничтожать плоды его трудов, огорчать и печалить бога, влиять на него, давать волю своим страстям и злобе. Легко понять, какая бездна бессмыслиц вытекает из этого принципа. Если бог - друг и блюститель порядка, все его творения должны поддерживать этот порядок; иначе пришлось бы признать, что божественная воля не в состоянии достичь поставленной ею цели. Если бог имеет какие-либо планы, они необходимо должны выполняться; если же человек в состоянии оскорбить бога, значит блаженство бога может зависеть от человека, и союз человека с сатаной - это сила, способная расстроить божественные замыслы. Одним словом, если человек свободен грешить или не грешить, бог перестает быть всемогущим.

Нам ответят, что бог может предоставить человеку свободу, не нанося никакого ущерба своей власти, что эта свобода - благодеяние, при помощи которого бог хочет дать человеку возможность заслужить его милости; но, с другой стороны, эта свобода дает человеку и возможность навлечь на себя гнев, оскорбить бога и тем самым обречь себя на бесконечные муки; отсюда я заключаю, что такая свобода - совсем не благодеяние и что она со всей очевидностью подрывает представление о божественной благости. Эта благость была бы более реальной, если бы люди были вынуждены всегда делать только угодное богу,- только то, что сообразно общему порядку и ведет к счастью. Если же люди, обладая свободой, творят нечто противное божеским намерениям, бог, могущий все предвидеть, должен был бы заранее знать, что люди будут злоупотреблять своей свободой; если же он знал, что они будут грешить, он должен был бы воспрепятствовать этому; если же он не помешал их дурным делам, значит он примирился со злом, которое люди в состоянии причинить; а если примирился - он не должен и не может оскорбляться; если же бог оскорбляется и наказывает людей за содеянное ими зло, значит он несправедливый и жестокий бог; если он допускает, чтобы люди устремлялись к своей погибели, он должен винить в этом самого себя, и он не вправе карать людей за злоупотребление свободой,- за то, что они поддались обману и соблазну, которые оказались на их пути по воле того же бога, пожелавшего их искусить, соблазнить и направить к злодеянию.

Что скажете вы об отце, который предоставил бы своим малолетним неопытным детям свободу удовлетворять их капризы, не считаясь с последствиями? Вправе ли такой отец сердиться на детей за то, что они злоупотребляют данной им свободой? Не заслужил ли бы такой отец обвинения в коварстве, раз он предвидел все, что могло произойти из факта предоставления детям свободы вредить самим себе? И разве не верхом безумия было бы наказывать детей за вред, который они себе причинили, и за то, что они тем самым огорчили отца? Разве не себя самого должен винить отец за глупости и шалости своих детей?

Именно так выглядит божество с точки зрения догмата о свободе воли. Эта свобода - чрезвычайно опасный дар, дающий человеку возможность причинить себе самые страшные муки. Отсюда мы можем заключить, что и этот догмат не только не оправдывает бога, но навлекает на него обвинение в коварстве, в неосторожности, несправедливости и безумии. Утверждать, что бесконечно мудрое и благое существо согласилось покарать свои создания за склонности, которыми оно само же их наделило, или за то, что оно допустило их впасть в дьявольское искушение, значит опрокинуть все наши представления о боге. Все ухищрения богословия только разрушают им же создаваемый образ божества. Это богословие, очевидно, не что иное, как бочка Данаид (1).