Поль Гольбах - Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Таковы были в самых общих чертах социальные предпосылки того "штурма неба", который предприняли и с громадным для того времени успехом вели просветители из круга Гольбаха и Дидро. Как и всякое другое явление в сфере умственной жизни, их атеизм имел свои идейные предпосылки, прежде всего в творчестве вольнодумцев французского Возрождения - Франсуа Рабле, Бонавентюра Деперье, Мишеля Монтеля и казненного инквизицией Этьена Доле.

В знаменитом романе "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле дал глубокое критическое изображение феодального общества, с оружием сатиры обрушился на религиозно-схоластические воззрения, создавал идеал нового человека, преодолевающего тесные рамки церковной и феодальной ограниченности и на каждом шагу обнаруживающего свое превосходство в столкновении с мрачными силами средневековья. Правда, в творении Рабле мы находим лишь отдельные нападки на библейские легенды и на христианскую догматику; зато аллегорический "Кимвал мира" его идейного единомышленника Деперье был уже прямым приговором над христианской религией, от которой может ожидать пользу только "самое глупое и несчастное существо в мире". Что же касается лионского издателя-гуманиста Доле, то это был поистине "рыцарь свободомыслия", безбоязненный обличитель церковного обскурантизма, не таивший своего убеждения в ложности догмата бессмертия души. Наряду с другими французскими типографами XVI века Доле издал немало запрещенных вольнодумных книг, в том числе, вероятно, и особенно ненавистную церкви старинную книгу "О трех обманщиках". По-видимому, именно во Франции она подверглась тогда настолько радикальной атеистической переработке, что читатели уже находили в ней прямое отрицание бытия бога. Овеянные духом скепсиса последние части романа Рабле были как бы предвестием "Опытов" (1580) Монтеня, этого, по выражению Ламеттри, "очаровательного эпикурейца", чей обычный вопрос "что я знаю?" ("que saisje?"), когда он относился к религии, означал сомнение во всех ее "истинах". Вместе с тем Монтень нисколько не сомневался в справедливости того атеистического положения, что "наша великая и могущественная мать-природа" есть единственный "приятный, и столь приятный, сколь благоразумный и верный, путеводитель".

Атеистически направленный философский скептицизм Монтеня не доходил, однако, до открытого атеизма. Тем не менее в эпоху жестоких гонений на свободную от церковной опеки мысль скептицизм был удобной формой критики религии и церкви. Недаром вслед за Монтенем им охотно пользовались передовые французские мыслители и в последующем, XVII веке - Ламот Левайе, Сент-Эвремон и Пьер Бейль, на которого нередко ссылались Гольбах и другие энциклопедисты.

Бейля, очищавшего, по словам Маркса, "почву для усвоения материализма и философии здравого смысла во Франции", не случайно считают предшественником французского просвещения XVIII века. В "Историческом и критическом словаре" ("Dictionnaire historique et critique", 1694), этом его главном труде, нет, правда, прямолинейно выраженных атеистических мнений. Однако всеми своими проникнутыми скепсисом размышлениями на религиозные темы Бейль глубоко подкапывал прогнившее здание теологии. Особенно важно было решительное размежевание религии и морали, которое после Бейля блестяще продолжали Гольбах и Дидро. Вопреки богословам не религией, а природой людей и окружающей их обстановкой определяются, согласно Бейлю, их нормы поведения. Вера, писал он, не предотвращает от дурных поступков; более того, именно с религией и ее защитой связаны многочисленные преступления. В то же время атеисты, способные с помощью здравого смысла трезво судить о добродетели, как правило, вполне нравственны. Бросая вызов католической церкви, которая проповедует человеконенавистническую религиозную нетерпимость и проклинает атеистов, Бейль выступил как поборник свободы вероисповедания и даже свободы совести, то есть права держаться любой веры, или не верить в бога совсем. Именно это в этических воззрениях Бейля привлекло особенное внимание просветителей-атеистов XVIII века. Эти его глубоко гуманистические, передовые взгляды получили высокую оценку у Маркса, который писал, что Бейль "возвестил появление атеистического общества... посредством доказательства того, что возможно существование общества, состоящего из одних только атеистов, что атеист может быть почтенным человеком, что человека унижает не атеизм, а суеверие и идолопоклонство".

Ничего подобного и в мыслях не имел другой видный представитель передовой французской философии XVII века - Пьер Гассенди; однако и ему принадлежит видное место в истории атеистических идей. Главная заслуга Гассенди - восстановление атомистического учения великого материалиста и атеиста древности Эпикура; он освободил Эпикура, по словам Маркса, "от интердикта, наложенного на него отцами церкви и всем средневековьем". Развивая в своем "Своде философии" (1658) и в других работах мысли об атомном строении материи, Пьер Гассенди в движении атомов видел ключ к объяснению всего многообразия вещей и явлений природы, совершающихся в пространстве и времени. Эти его взгляды имели большое значение для подготовки воззрений французских материалистов XVIII века, хотя сам он верил в божественное происхождение атомов и вообще обставлял свой материализм множеством оговорок и уловок, чтобы избежать открытого разрыва с церковью.

Из ближайших французских предшественников атеизма Гольбаха необходимо назвать по крайней мере двух - Николя Фрере и Жана Мелье.

Историк, пытливый исследователь древностей Фрере отверг традиционный церковный взгляд на новозаветные книги; он доказывал, что "канонические" евангелия появились лишь во второй половине первого и в начале второго века нашей эры. Большое значение имело его "Письмо Трасибула к Левкиппе" (впервые издано в 1758 г., после смерти автора) - произведение атеистическое, наметившее, по сути дела, все основные линии противорелигиозной критики энциклопедистов. В этой книге, между прочим, мы видим плодотворные попытки сравнительно-исторического изучения религий, попытки найти общие черты между христианской мифологией и религиозными представлениями древневосточного и античного мира. Фрере доказывал, что, с точки зрения здравого смысла, нет никакой надобности объяснять вселенную с помощью идеи бога. В любой религии он видел лишь серьезную помеху свободе разума, благополучию людей. Он считал, что всякий благоразумный человек должен бороться за сохранение тех драгоценных благ, которых религия пытается его лишить. "Чем глубже мы будем размышлять,- писал Фрере в "Письме Трасибула к Левкиппе",- чем больше мы будем обращаться к данным опыта, тем скорее мы убедимся в том, что религиозные идеи так же гибельны для государств, как и для составляющих их индивидов".