Киприан Керн - «Взгляните на лилии полевые…» Курс лекций по литургическому богословию

«Благословен еси, Господи, научи мя оправданиям Твоим»…

Зовет Господь последовавших Ему и приявших по глаголу Его крест, как ярем благий и бремя легкое, зовет придти наследовать уготованных православным христианам почестей и небесных венцов, и замирает голос, поя о далеких от земли обителях «почестей и венцев небесных» … «научи мя оправданием Твоим»…

Кто я? Что я? При всей своей грешности и ничтожности образ есть неизреченной Твоей славы, аще и язвы ношу прегрешений. По Своему образу и подобию создал меня Господь. Я как бы тень, отображение Его горней славы, Его совершенного Лика. И несется этот вопль исстрадавшейся в юдолях земной печали души, тянущейся к Вечному Свету из темных подземелий греха и зла. «И вожделенное отечество подаждь ми, рая паки жителя мя сотворяя». Вот оно, мое отечество, вот моя истинная и вечная родина — Рай, откуда я выгнан за прегрешения, выгнан временно и снова стремлюсь к райской прохладе, «взыскую грядущаго града, и имея зде пребывающаго» (Евр. 13, 14).

«Господи, научи мя оправданием Твоим»… «возведи древнею добротою возобразитися»… Стать снова совершенным наследником Божиим, отложить язвы прегрешений и упокоиться навсегда в вечном блаженстве невечернего дня. Успокоиться не для темной, пустой нирваны, буддийского «абсолютного ничто» , а для вечной жизни в обителях мира, тишины, света, где нет болезней, нет печалей и воздыханий.

«Усопшия от житейския нощи, дне невечерняго сыны покажи» . [ 461] Эта жизнь — ночь, там будет настоящая немеркнущая жизнь.

Именно в смерти ощущается вся важность, значительность и полнота Божьего творения, все величие человека как венца Божиих созданий.

Современная гуманистическая культура гордится званием «человек» и, часто повторяя это слово, вряд ли понимает всю глубину и ответственность призвания быть человеком , и тем опошляет это слово. Сознательно нужно прожить, по-православному жизнь, чтобы искренно молить Бога о вожделенном Райском Отечестве, чтобы действительно со всей душевной глубиной сказать перед смертью: «Ныне отпущаеши раба Твоего…» и дать ответ, добрый ответ на Страшном Судище Христовом о правильно прожитой человеческой жизни, о правильном понимании призвания человека, то есть того создания Божия, в которое Он не погнушался воплотиться и спасти мир.

В Москве, на Новодевичьем монастырском кладбище, около самого собора, почти под его стеной, в кустах сирени находится один дивный могильный памятник. Поставлен он давно, на нем следы великолепного русского empire’a, он полон того особого аромата «дней Александровых прекрасного начала» . Неизвестно кому он поставлен, чьи бренные останки покрывает, даже в кладбищенской конторе ничего уже не помнят и не знают о нем. Это белая усеченная колонна с плитой из белого же мрамора, и на урне надпись «Был человек…» — и больше ничего.

Понимали ли те, которые ставили этот памятник и им увековечивали прах своего близкого, понимали ли всю глубину смысла этих слов, не гуманистический, не ницшеанский смысл их, а православную глубину? Быть человеком, значит быть рабом Божиим, то есть, победив свою самость и вольность, свое рабство греху, стать рабом Бога в истинной свободе Духа.

Трудно быть человеком, сохранить свою христианскую свободу, трудно прожить так, чтобы с миром сказать: «Ныне отпущаеши» , трудно умереть по-православному, то есть непостыдно и мирно, прямо глядя в глаза смерти, не вызывающе, а смиренно и спокойно, с сознанием полного своего ничтожества, но с надеждой и верою в великое Божие милосердие и любовь Его. Так спокойно и сознательно умереть дано немногим; это особый дар Божий, дар и удел немногих праведников и святых, преподобного Серафима, старца Оптинского Амвросия, игуменьи Екатерины, основательницы Леснинского женского монастыря, скончавшейся в Сербии в 1925 г., недавно почившего епископа Ионы.

Особый дар — не знать, что есть страх смерти .

Этот страх, чисто физический подчас, эта боль всегда непосредственно связывается с предощущением нравственной ответственности, возмездия за свои грехи. У всякого, даже неверующего человека этот страх имеется и гнетет его в виде непосредственного предчувствия, точно страх наступающей ответственности. Хоть и отгоняется мысль о каком бы то ни было суде и о будущей жизни, ей нет места в философской системе современного человечества, а все же назойливая мысль и появится и начнет грызть сердце, точно червь. У православного христианина эта память о нравственной ответственности всегда сопровождает самую мысль о смерти. За всю жизнь у многих просто не хватило времени подумать о будущем, далеком на первый взгляд, но таком неотвратимом и неизбежном. Частенько ведь является мысль о том, что где -то, неизвестно где, а все же есть то место на земле, где будет моя могила, и где-то растут дерева, из которых будет сделан гроб мой. И все ближе подходя к смертному часу, лежа на одре, видишь злопышащие лица демонские, лица отвратительных духов злобы поднебесных, так и ждущих разрешения потащить за собой бедную душу по мытарствам, потащить в расселины зла, смрада греховного и тьмы небытия.

В келейном правиле мы молимся к Владычице Царице Небесной предстать нам Милостивой и Милосердной и «во время исхода моего окаянную мою душу соблюдающи и темныя зраки лукавых бесов далече от нея отгоняющи» . Боится их в час смерти православная душа, страшится мук после смерти, как бы преддверия вечных мук, о коих праведное решение воздано будет в Страшный день, после которого уже нету помилования.

Что же ожидают люди вне Православия в момент смерти? Слепое небытие? Или же путь в нудную, серую, пустую нирвану? Или скучную и противную цепь перевоплощений? Но для чего? Нам это дико и непонятно. Но удивляться нечему. Если нет православного ответа на вопрос об искуплении от греха, если нет учения о спасении мира, неизбежно приходится искать выхода в перевоплощении или, другими словами, в спасении и искуплении «своими средствами» , как у теософов: без Бога, без Спасителя, без благодати.

Нам это не нужно, у нас есть другое утешение, великое и могучее. Утешение не желанием моей души воплотиться в оболочку другого грешного человека или птицы, зверя или бабочки для очищения ее страдания, а вочеловечением Самого Бога, Его страданиями, но и моей молитвой, моим покаянием и спасительной, Безкровной святой, Евхаристической Жертвой. Так спасаемся мы, православные христиане.

Но, конечно, все это для рационализирующего ума современного человека непонятно, невесомо, неизмеримо формулами, и ни в одной позитивной науке о том не учат…

В Мясопустную субботу люди готовятся приступить к одному из немногих сохранившихся обычаев милой старины, к обильному вкушению блинов. Не к постным подвигам готовят они себя, не понимают, почему эта суббота Мясопустная, почему дальше будет Сыропустная… В эту субботу Церковью совершается поминовение всех от века усопших. Это одна из родительских суббот. Пред мысленным взором Церкви проходят миллиарды и миллиарды усопших отцов и братий, все те, кому и имен не знаем, которые уже не имеют здесь, между нами, близких, кои бы их помянули в своих молитвах, которых уже забыты и род, и племя, все: русские и немцы, и иудеи, и елины, и белые, и черные, и красные — все без славных отличий своего земного «человеческого достоинства», всех их поминает Церковь, никого не забыла, и все они предстанут взору Церкви. И под этим общим, собирательным «всех» , поминает она своих от века усопших чад, и богатых и бедных, и бельцов и монахов, и царей и простолюдинов, — всех, кто уже от нас отошел. И о всех их совершается заупокойная утреня-панихида, поминаются все: и убиенные, и усопшие, и утопшие в морях, и убитые дикими зверями, и поеденные птицами и рыбами, и умершие в горних расселинах, в трущобах непроходимых, в лесах — всех поминает священник; кого по именам, а тех, кого не помянул «неведением, забвением, или множеством имен» , поминает в общем молитвенном воздыхании о всех. И наутро о всех же совершается заупокойная литургия, в Крови Спасителевой омываются грехи всех поминавшихся.Великое облегчение для ожидающих своей участи душ усопших от этой молитвы. Точно просиявают их лица, точно меньше тяжесть содеянных грехов, точно не так назойливо грызет червь раскаяния в мрачных закоулках чертогов тьмы и греха.