Киприан Керн - «Взгляните на лилии полевые…» Курс лекций по литургическому богословию

«О, како утаилася Тебе есть бездна щедрот, — Матери втайне изрече Господь, — тварь бо Мою хотя спасти, изволих умрети, но и воскресну и Тебе возвеличу, яко Бог небесе и земли» . [ 448]

«Да человеческое обновлю сокрушенное естество, уязвлен есмь смертию, хотя плотию; Мати Моя, не терзайся рыданьми» . [ 449]

«Адама и Еву свободити, — Мати, не рыдай, — сия стражду» . [ 450]

«Не рыдай Мене, Мати, зряще во гробе, Его же во чреве без семени зачала еси Сына: возстану бо и прославлюся и вознесу со славою, непрестанно яко Бог, верою и любовию Тя величающия» . [ 451]

И как бы ответом на это звучит глас Богоматери:

«По Воскресении Твоем, Спасе, помилуй всех нас» . [ 452]

Зачинается пост жалобными рыданиями и воплями Богородицы у Креста, вся Триодь исполнена картин скорби, горя, страдания Ее и страдания всей твари. В последний же день Страстной Седмицы, на утрени Великой Субботы, к концу канона, к моменту наивысшего молитвенного напряжения Церкви, в девятой песни, песни Богородицы, звучит торжественный, может быть, даже самый торжественный и значительный по смыслу из всех Богородичных ирмосов:

«Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе» .

Молитвами, Господи, Пречистыя Твоея Матере, помилуй нас. Аминь!

Современный культурный человек покорил запредельные вершины. Он проник туда, где раньше никто не бывал и не предполагал побывать. Своим пытливым и любознательным разумом он стремится к еще более далеким, туманным, и неизведанным областям. Гордым оком окинул он почти покоренный ему мир, мир, поверженный к его ногам, мир, послушно повинующийся его желаниям, и несытым сердцем вожделеет он еще больших побед. И улыбается ему его сияющее счастье. Все дальше и дальше идет он по пути прогресса и цивилизации, захватывая новые пространства. Он — царь природы, он покоряет ее и хочет не только играть с нею, но и повелевать ей, управлять, диктовать ей свои законы. И все ему удается… Все новые и новые открытия совершает человек, живущий разумом и рассудком и забывающий о душе и сердце. Он побывал всюду, не оставил ни единого уголка Земли неисследованным, проник даже на ее полюса, чтобы убедиться в существовании мнимой, воображаемой точки, измерил глубины морские, обыскал дно океана, ища там предполагаемые затонувшие материки, проник в толщу планеты, взыскуя в ней то живительное начало, которое умертвив зерно, взращивает его в плодоносный злак; поднялся выше облаков, желая преодолеть законы тяготения…

Но в немощи своей он все же опускается на лоно той же любящей матери-Земли, из которой создан и в которую возвратится.

При помощи хитроумных и сложных приборов выискивает он новые светила на узорной порфире Одевающагося светом яко ризою , выпытывает у Него законы, по которым создан мир и вращаются в стройной гармонии небесные звезды. Он обыскал все небо, узнал о существовании светил, удаленных от нас на миллиарды верст. И кажется, что вот-вот ни одного уголка этого неба он не останется неисследованным… И при всем совершенстве своих телескопов он в них не увидел Бога, Чей Престол Небо и подножие ног — грешная земля, ибо Бога никто никогда не видел .

Человек изучил законы жизни человеческого тела, даже пытался и душу его как-то подчинить законам. Его дерзновение идет все дальше и дальше. Не доверяя Господу, он хочет поправить «ошибки природы» и выискивает новые способы получения новых животных видов. Он бьется над получением новых, дотоле не существовавших и в Божием плане попечения о нас не указанных злаков, хочет изменять природу, даже повлиять на Божию волю. Он хочет, страстно хочет урвать для жизни хоть один часок, хоть один день, пытается искусственно омолодить старость, борется со всем , что мешает ему быть хозяином этой жизни. И он открыл почти все, знает почти все, может почти все. Он не может лишь преодолеть пределов двух пограничных столбов своего земного пути: создать новую жизнь и отдалить или упразднить смерть.

Но даже самую маленькую клеточку материи не может оживить человек своей волей. Благодаря своим знаниям, он исследовал состав животных тканей, может даже смешать, сделать такую же , во всем подобную ткань, но оживить ее, вдунуть в нее дыхание жизни он не может. Так же непобедима и загадочна для него грозная, щелкающая костяшками смерть, которая всегда стоит перед ним, стережет его, не поддается никакой науке и опыту… Безсилен и смешон перед нею культурный человек!

Наделенный от Бога разумом, человек вот уже семь с половиной тысяч лет пытливо ищет Истину, тяготеет к Абсолютному. Создавались философские системы, вырабатывались новые направления, ум напряженно работал, тщась выдумать новое и познать сущность вещей, хотя знал, что этой сущности вещей (Ding an Sich) нам никогда не постичь. Смелые, заманчивые и на первый взгляд такие гениальные системы всех философских школ и направлений уничтожались и забывались перед каждой новой системой, шедшей им на смену, и в свою очередь предназначенной к скорой смене и забвению, чтобы остаться лишь предметом изучения последующих поколений и чтобы подтвердить то, что история философии есть история заблуждения человеческого разума. И ни одна из этих блестящих и заманчивых философских систем в своих спекуляциях, все же при всем своем совершенстве не могла ответить на эту мучающую человечество проблему: «почему и что же есть смерть?»

Человеческий ум безсилен это разрешить. Смерть сильней его. Смерть безмолвно делает свое дело…

Тяжело, мучительно, невероятно больно подходит невоцерковленное сознание к этой загадке. Для неверующего ума смерть жуткий и мрачный момент, это, по словам Достоевского, «темная баня, полная пауков» . Страшные антиномии становятся перед гордым и могущественным разумом, антиномии жизни и смерти, свободы и смерти, совершенная их непримиримость. С понятием жизни связано так много: манящие перспективы, радости бытия, светлые горизонты, свобода, творчество, ощущение своего «я», законченность своей личности, ощущение себя маленьким мирком — словом, жизнь манящая, прекрасная, полная всего. И этому противопоставляется мрачная, пустая мысль о смерти, всепоглощающее ничто, абсолютная тьма небытия, уничтожение всякой личности, помрачение всякого света. При одной мысли о смерти, чувство физической боли щемит усталое сердце, напряженно стучит в голове, подавляет всякую радость. Достоевский прекрасно это выразил, говоря о боли страха смерти .

Страшный призрак смерти стоит во дни и в нощи пред великим человеком, покорившим себе все, ставшим как боги , и постоянной мыслью о себе напоминает человеку его близкий конец, как бы человек ни гнал эту мысль. Нужно или победить идею смерти, или же, провозгласивши, что «там ничего нету» , этим жалким и слабым паллиативом усыплять вечно грызущую мысль о близком часе, за которым пустота. Нужен крематорий, чтобы сжечь самую мысль о смерти со всеми ее остатками. Этой пустоты не восполнит ничто, ни одна из созданных человеческим разумом религий, ни одна философская система еще до сих пор не дали удовлетворяющего наш ум и сердце решения о том, что по ту сторону смерти. И тут одинаково жалки, ничтожны и пусты ответы всех мыслителей: и нирвана, и переселение душ одинаково не радуют ум и сердце. Выхода нет. Философия и наука, оккультизм и теософия, пантеизм и безбожие равно не могут разрешить загадку этого сфинкса. Жалок человек!.. Одинок!.. Без Бога!.. Без ответа!..