Владимир Власов - Мой небесный друг

Сознанье и реальность в общей связи находились,

Всё, что без правил было, вызывало удивленье.

С тех самых пор, как мы в реальном мире появились.

Но что такое мир, реальный? – Мы были в сомненье.

Воображенье некую картину рисовало,

Которую всегда мы принимали за реальность,

Но жизнь всё в изощрённое искусство превращала,

Она и открывала всех вещей нам актуальность.

Границы нереального с реальным совмещались,

И наконец, время пришло, они были размыты,

Когда на небеса дороги стали нам открыты

Всегда местами меж собой два мира в нас менялись,

Проделками Дракона Праздного став мирозданье,

Лицо мира своею непрестанностью меняло,

Так одухотворённым наше делало сознанье,

Искусство заменителем нам нашей жизни стало,

Дух одухотворённости стал проникать повсюду,

Причиной оживленья став предметов в мире, многих,

И жизненностью наполняя всё, подобно чуду,

И этому есть доказательство времён, далёких.

(Согласно размышлениям монаха Ку-гуа «Горькая тыква»)

В эпоху Тан в период «Дорогого Возраженья»

Жил Янь Ву-ю, имевший благородные все свойства.

Однажды он весной пошёл гулять в пору цветенья

Один в окрестностях Вэйяна ради удовольствия.

Под вечер в поле шторм с дождём и ветром разразился,

Такой, что, переждать, решил Янь, было бы разумным.

Увидел дом, после войны заброшенный, укрылся,

Но вскоре стихло всё, и озарилось светом лунным.

Услышал вдруг он во дворе шум и шаги кого-то,

И, выглянув, увидел тени четверых прохожих,

Смотрелись странно четверо в одеждах, непохожих.

О говорили о стихах, о их сложенье что-то.

Один сказал: «Как осенью – сегодня настроенье

Из-за луны, которая сияет ярким светом,

Быть может, сложит из нас каждый здесь стихотворенье,

О том, что в его жизни сделало его поэтом»?

«О, да! – второй воскликнул, в белом одеянье, длинный, -

Слагаю тон, как из крупинок льда, я, тонкий, нежный,

С особой чистотой, как бы покров зимою, снежный».

При этом он употребил поэтов стиль, старинный.

Весь в чёрном третий стал произносить вдруг в возбужденье:

– «Когда все собираются друзья к кому-то в гости,

То радуются встречи, свечи жгут, играют в кости».

И посмотрел, что скажут о его стихотворенье.

Четвёртый молвил романтично, в жёлтом одеянье:

– «О, утренний источник как холоден и прозрачен,

Когда берут в нём воду, в жизни он так многозначен»!

И погрузил свой взгляд на небо в звёздное сиянье.

Тут первый, тоже в чёрном, произнёс, собравшись с духом:

– «Когда, садясь на угли, жар всем телом ощущаешь,

Внутри бурлит всё, варится, от этого страдаешь».

И со страданьем улыбнулся, почесав за ухом.

С рассветом, слов у Яня не было от удивленья:

Стоял подсвечник, ступка для толченья риса – рядом,

Ведро с водой, котёл с дырой сиял чёрным нарядом –

Все эти вещи ночью жили духом в превращенье.

Единая черта охватывает все пределы,

С ней можно отдалённого всего в мире достигнуть,

И недоступное, что свойственно богам, постигнуть,

Проникнув в запредельные небесные уделы.

С ней ничего нет, что начало бы не завершило,

Нас на земле лишь горизонт от неба отделяет,

Шаг за черту проникновение определяет

В ту область, где она нас от богов всех отделила.

Контроль же за Чертой принадлежит лишь человеку,

С ней внешний вид и внутренняя сущность нам даётся,

Наверх мы путь прокладываем с ней от века к веку,

При помощи её, бессмертным стать нам удаётся

Мы с ней доходим до корней вещей, скрытых от глаза,

Мысль, несвободная, утрачивает вдохновенье,

И лёгкость исчезает, нет естественности, сразу,

Не сможем восхожденье мы свершить одним движеньем.

И чтоб у горизонта от черты той отстраниться,

Нам нужно восходящему движению поддаться,

Чтоб в пустоте умело телом организоваться,

И в тонкую материю попав, преобразиться.

Искусным нужно быть в своём преображенье,

И избегать потоков, восходяще-нисходящих,

Тогда любые в небе создавать можем творенья,

Используя земные формы вещей, преходящих.

Тогда за горизонтом можем мы лишь оказаться,

Когда поймём, что мир, текущий, правила имеет,

В нём как, вода, подвижная, вглубь можно опускаться,

И подниматься как огонь, когда вихрь снизу веет.

Должны мы знать, когда за горизонтом оказались,

Что только в небе следуя свободному движенью,

Вернуться можем мы назад, где раньше оставались,

Где есть у нас прибежище, след нашего творенья.

А это – наше сердце, чрез него мы всё свершаем,

Которое должно и в небе чистым оставаться,

С ним мы конечные творения пред-осуществляем.

То, что от нашей самости не может отделяться.

Даосы знают это правило и соблюдают

То, что им говорит Черта Единая, прямая,

Поэтому разрывов, как и смерти избегают,

Об этом говорит одна история простая:

(Согласно размышлениям монаха Ку-гуа «Горькая тыква»)

В провинции Гуансин жил Су, один мошенник, юный,

Однажды пьяный в драке своего убил соседа,

Боясь расплаты, он сразу сбежал той ночью, лунной,

Вестей не подавал, все думали, что умер где-то.

Пять лет прошло уже, его дяде случилось

В реке труп выловить, и им племянник оказался,

Его похоронил он, где село их находилось,

Прошло ещё пять лет, вдруг в двери стук раздался,

Племянник Су стоял в дверях, все очень удивились,

Все думали, что призрак он, сказал Су: «Испугались?!

Убив, сбежал я в горы, где даосы находились,

Учился я у них, и годы быстро так промчались.

Один бессмертный научил, как можно разделиться

На много тел в теле одном, когда я научился,

Решил в одном из моих тел вниз по речке спуститься,

И дядя меня вытащил, когда там находился.

Боялся, что скучаете по мне вы, и решился

Вас посетить на родине и трупом обернулся,

Чтоб тело показать, что на покой я удалился,

Но дело есть незавершённое, и я вернулся».

Женат он не был, и его племянница решила

Оставить у себя, Су с предложеньем согласился,

Раз по нужде в кувшин из-под вина он помочился,

Племянница, кувшин увидев, его отбранила.

Сказал он: «Не беда, ведь это дела поправимо,

Я вымою его». «Как вымоешь? – она спросила, -

В него написал ты». «Всё в этом мире обратимо» –

Ответил тот. Племянницы тут дух перехватило.

Залез в кувшин он через горло, узкое, рукою

И наизнанку вывернул нутро, дно обнажая,

Затем омыл его чистой проточною водою,

На стол поставил, как обыденное совершая.

Затем взглянул на небо и шутливо рассмеялся,