Етаку Банкэй - Нерожденный. Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя

Во время их первой же встречи Дося подтвердил просветление Банкэя, сказав: «Ты проник в самую суть себя». Но после того как он сказал это, он добавил: «Однако тебе еще предстоит постичь то, что превыше этого, то, что является основой нашей школы». [17]

Для Банкэя это было неприемлемо, поскольку он твердо верил в то, что он уже достиг великого просветления, полного и совершенного. [18]Поэтому сперва он отказался от предложения Дося и так ему об этом и сказал. В соответствии с одним отрывком из записей изречений Дося, Банкэй глянул на него, громко рассмеялся, а затем грубо, даже не поклонившись, вышел из комнаты. Но все же он не ушел из храма и в течение нескольких дней внимательно наблюдал за Дося и за тем, как он наставлял монахов, находившихся под его руководством. Банкэй быстро оценил истинные достоинства Дося как учителя и принял решение продолжить свою практику в храме Софукудзи.

В течение следующих месяцев он часто приходил в покои Дося и наверняка провел там не один духовный поединок со своим новым учителем. Так как Дося не владел японским, а Банкэй не говорил по-китайски, хотя мог читать и писать на этом языке, общаться им приходилось посредством хицудан, обмениваясь записками, написанными на китайском языке, — «кисти вместо ртов и глаза вместо ушей». Банкэй присоединился к общине и жил вместе с другими монахами. Но при этом он не желал следовать некоторым обычаям, принятым в храме Софукудзи, монастырский устав которого в точности копировал устав китайских монастырей эпохи Мин (1368–1644). Так, например, он был настроен против рецитации сутр на китайском языке. Когда Дося попытался укорить его за это, Банкэй ответил, что у японцев есть свои монастырские традиции, в том числе и те, что регламентируют правила рецитации сутр, и он не видит причин, по которым ему следовало бы принять другие правила. [19]«Единственная причина, по которой я вообще пришел сюда, — сказал он, — заключается в том, что я стремлюсь постичь великое дело. [20]Как же я могу позволить себе тратить драгоценное время на то, чтобы обучиться еще одному способу воспроизведения сутр?» Впоследствии Дося не упоминал об этом инциденте. Та терпимость, которую он проявлял по отношению к Банкэю, и в этом случае, и вообще на всем протяжении их краткого сотрудничества, делает ему честь и говорит о нем как об отличном учителе.

В следующем году, двадцать первого дня третьего месяца, сидя в дзадзэн в полутьме зала дзэндо вместе с другими монахами, Банкэй испытал еще одно просветление — сатори. Он вышел из зала, прибежал в покои Дося, взял кисть и написал вопрос: «В чем основная суть дзэн?» «Чья суть?» — написал Дося в ответ. Банкэй развел руками. Дося поднял кисть, но прежде чем он успел что-либо написать, Банкэй выхватил ее из его руки и бросил на пол. Затем он «тряхнул рукавами и вышел». [21]

На следующее утро Дося сказал дежурному монаху, что «Банкэй завершил великое дело», и дал ему наказ перевести Банкэя в ранг старшего монаха. Однако Банкэй отклонил эту честь. Он предпочел обязанностям старшего монаха свое старое место при кухне и продолжал трудиться как и прежде, разнося монахам пищу и поддерживая на кухне огонь.

С самого начала некоторые члены общины Дося отнюдь не приветствовали присутствие среди них Банкэя. Биографические записи, которыми мы обладаем, не вдаются на этот счет в подробности, но мы можем предположить, что его независимость, которую другие монахи восприняли как проявление неуважения к их учителю, была напрямую связана с их недовольством. Когда они узнали, что учитель признал просветление Банкэя, их охватило чувство сильной зависти. Как только Дося узнал об этом, он в тайне вызвал к себе Банкэя и попросил его на некоторое время покинуть храм, дабы избежать возникновения раздора в общине. [22]

Итак, пробыв под руководством Дося немногим более года, Банкэй оставил Софукудзи и вернулся в родную провинцию Харима. Оттуда он проследовал в Ёсино, практически незаселенную часть провинции Ямато (современная префектура Нара); из-за своей недоступности эта область была издавна известна как излюбленное место сюгэндзя, «горных аскетов» эзотерического буддизма. Поселившись там в уединенной хижине, Банкэй осуществлял Путь среди гор и долин Есино. Во время своего пребывания там Банкэй сочинил цикл незатейливых буддийских песен для наставления крестьян, с которыми он время от времени общался.

Из Ёсино Банкэй перебрался в провинцию Мино, где в следующем (1653) году мы видим его в обители отшельников Гёкурю-ан, где он упорно работал над дальнейшим углублением своего просветления.

Где-то к концу года, во время очень суровой зимы, Банкэй каким-то необъяснимым образом узнал о том, что его учитель Умпо смертельно болен. Среди других монахов, бывших в то время в Гёкурю-ан, был некий монах по имени Сэн, личный ученик дзэнского мастера Дайгу. [23]

— Как это ты мог узнать, что твой учитель заболел? — спросил он.

— Ведь он же находится в Ако, а это много дней пути отсюда.

— Я знаю, — сказал Банкэй.

— Ха! Ты обманщик, Банкэй, — насмехался Сэн. — Но раз уж ты уходишь, я пойду вместе с тобой. Все равно я давно уже хотел навестить Дайгу.

Где-то на полпути Банкэй внезапно сказал:

— Только что в Осаке умерла жена одного моего старого друга.

— Чушь! — сказал Сэн.

Но так как их путь пролегал через Осаку, то, оказавшись там, они направились прямиком к дому друга Банкэя. Тот поспешил к двери, чтобы поприветствовать их.

— Три дня назад я потерял жену, — воскликнул он. — Как странно, что вы пришли именно сейчас. Когда она болела, она часто вспоминала тебя. Как необыкновенно! Заходите, пожалуйста, и воскурите за нее благовония на алтаре.

Повернувшись к Сэну, Банкэй сказал:

— Я — обманщик, не так ли?

Сэн уставился на него в изумлении.

— После того как я повидаюсь с Дайгу, — заикаясь, произнес он, — я стану твоим учеником и буду служить тебе до конца моих дней. [24]

Банкэй не успел вовремя добраться до Ако, чтобы попрощаться со своим старым учителем. В ночь перед его приходом, на восьмой (или девятый) день двенадцатого месяца Умпо покинул этот мир, будучи в возрасте восьмидесяти пяти лет. Перед смертью он дал своему преемнику Бокуо Согю следующее предписание:

«Я уверен в том, что Банкэй — единственный человек, который способен высоко поднять стяг Дхармы, укрепив положение дзэн в будущем. Я хочу, чтобы ты, заступив на мое место, убедил его нести учение в мир. Никоим образом не должно позволить ему сокрыть свои таланты». [25]

Весной 1654 года, когда Банкэй вернулся в Нагасаки с пятью своими неотступно следовавшими за ним учениками, он обнаружил, что ситуация там радикально изменилась. Годом ранее высокопоставленный наставник Иньюань Лун-ци (1592–1673) прибыл в Нагасаки из Китая в сопровождении группы из двадцати монахов. В отличие от Дося, Ингэн — если называть Иньюаня его японским именем — прибыл в Японию по официальному приглашению группы важных японских чиновников, возглавляемых губернатором Нагасаки. Между последователями Дося и Ингэна сразу же установились весьма напряженные отношения. Ученики Ингэна стремились утвердить главенство своего мастера, дабы удовлетворить его притязания на статус верховного представителя континентального (китайского) дзэн. В связи с этим они рассматривали Дося как очень опасного для своих целей соперника, особенно учитывая наличие на его стороне множества верных учеников, а также и то, сколь успешно он обустроился в Японии. Они прибегали к различным методам преследования и даже открытого давления на Дося, пытаясь заставить его признать себя старшим учеником Ингэна, а когда все это не принесло им желаемых результатов, Му-юань (японское Мокуан, 1611–1684), один из ближайших помощников Ингэна, предпринял несколько более сильных ходов с тем, чтобы дискредитировать Дося как учителя и затруднить ему его деятельность по распространению дзэн в Японии. [26]