Яков Кротов - Военная Россия

Конечно, тут умиляет отсутствие всякой демагогии про "миссию белого человека". Отомстить! Автор, кажется, не подозревает, что не только татары, но даже и монголы к Бухаре никакого отношения не имеют, что Средняя Азия так же пала жертвой монгольского завоевания, как русские княжества. Какая разница декханину, Куропаткин по нему прошёл или Мамай?

А какая прелесть готтентотская мораль — характерная для любого милитаризма. Враг — завоёванный — хищник. Мы — завоёвываем "против воли своей". Так, шли мимо… Мы, мол, "страна рабов"… Приказали — выполняем… "Невиноватая я, он сам пришёл".

В 1596 году поляк Дамиан Кшиштоф, несколько лет проведший в турецком плену, написал изящную повесть с призывом к объединению поляков и русских в борьбе с Турцией. Сюжет прост: астролог Мустафа Ад-Дин предсказывает султану гибель империи в случае нападение на северных соседей. Султан казнит Мустафу, а тот перед смертью обещает, что теперь уж падение Порты неизбежно.

Тогдашний польский король держался политики мирного сосуществования с Турцией, а на сейме 1596 года многие дворяне требовали войны. Повесть Кшиштофа стала одним из пропагандистских материалов того года. Подобные памфлеты имели специальное название: «турцики».

Спустя 70 лет её перевели в Москве, видимо, кто-то в Посольском приказе, сократив и оставив главное — обещание победы «народу полунощному», то есть, русскому. Следы польского происхождения остались — народ называется «московским». Традиционный пацифистский призыв: «Христиане вкупе на турка идите, Аще вы жити мирно хотите». В эти годы Россия и Польша дружили против Турции. Через сто лет Россия побеждает Турцию (Польше тоже достаётся) — и в 1789 г. появляется первое печатное издание памфлета о предсказании астролога Муста-Эддына.

Ещё сто лет — и на Рождество 1914 года в журнале «Лукоморье» В.Финити печатает статью «О св. Софии» со стихами: «Сказал таинственный астролог: Узнай, султан, свой вещий рок. Не вечен будет и не долог Здесь мусульманской власти рок. Придёт от севера воитель С священным именем Христа Покрыть Софийскую обитель Изображением креста». И в конце статьи призыв: «Крест на Святую Софию!»

Конечно, и нормальные страны — Англия, Франция — тоже стремились разрушить Турцию и, по возможности, утвердиться на Ближнем Востоке. В этом отношении милитаризм одинаков — начинает с самообороны от турок, а заканчивает нападением. Однако, российский имперализм не старел и не секуляризировался. Конечно, и в Западной Европе видели в турках врагов христианства — подобные мотивы обычны у Честертона того же 1914 года, но не видели в христианстве чего-то, что нужно водрузить на Святой Софии иль прибить к вратам Стамбула.

Где-то там, за Шереметьевым, бушевали Средневековье, Возрождение, Новое Время, модерн и постмодерн, а в России длилось и длится Военное Время. Революция у других была пролетарской, а в России — солдатской. Армия стала самоуправляемой — жуткое явление, изничтожившее те островки нормальности, которые были в структуре царской России: искреннюю веру, любовь к семье, доверие царю. Большевизм стал триумфом военного духа, превратив всю страну в одну сплошную казарму, — причём армия вкусила вкус крови собственного народа, и обратилась прежде всего против внутреннего врага, а не внешнего.

Армия, которая потерпела поражение в своём стремлении к завоеванию (хотя и оставшегося намного больше, чем нужно любой армии), превратилась во "внутреннее войско" — в армию надзирателей, вертухаев. Они охраняют самих себя. Наиболее точный описатель нравов — Сергей Довлатов, служивший во "внутренних войсках" и подметивший, что заключённые и охранники абсолютно одинаковы. Тот же Довлатов, который заметил, что "Даже в русском алфавите согласных больше, чем несогласных".

На Западе революции были шагом вперёд в борьбе личности с государством. В России революции оказались судорожной, но успешной реакцией государства на борьбу личности за свободу: был свергнут режим, непоследовательно военный, и на его место пришла структура, милитаризованная последовательно. Ленин и его преемники в этом отношении более традиционы для России, чем Николай II.

Семьдесят лет "советской России" стали своеобразным экспериментом, разделившим существенное в российской идее от несущественного. Михаил Геллер считал существенным три идеи: "главный враг на Западе", «православие», "единовластие". Советский период опроверг все три. "Главный враг" оказался не на Западе и не на Востоке, а в самой России. Главный враг России как милитаристского государства — те обитатели России, которые не разделяют военного духа, а особенно те, которые живут по-штатски: ставя общение, право и свободу выше подчинения, приказа и единства.

Православие оказалось легко заменяемым на коммунизм и обратно. Содержание идеологии для милитаризма абсолютно второстепенно. Ему важна власть, а оправдание и вдохновение он может черпать из любых словосочетаний. Для милитаризма идей не существует, есть лишь оболочки слов

Единовластие тоже вовсе не обязательно для военного государства. Советская Россия управлялась номенклатурой — расширенной олигархией. Сталин пытался заменить правление номенклатуры собственным, но потерпел поражение. Правда, номенклатура предпочитает имитировать самодержавие, но это всего лишь имитация. У такой имитации еще и тот плюс, что в любой момент представитель номенклатуры может долго объяснять, почему он не фюрер и не деспот, и он будет совершенно прав: фюрером и деспотом является номенклатура.

Михаил Геллер писал: "Единовластие требует расширения территории, т. е. создания империи, которая нуждается для своего сохранения в единодержавной власти. Византия и монгольское царство — служили наглядными примерами" (I, 103).

История, однако, свидетельствует о другом: единовластие плохо совместимо с большими пространствами. Слишком много промежуточных звеньев и в коммуникации, и в управлении. Византия просто не была "великой империей", да и самодержавие в ней не было таким тотальным, как принято считать. Самодержавие сильно во время войны — Александр Македонский, Чингиз-хан создавали империи. Но они разваливались после смерти основателей именно потому, что технические возможности единоличного правления невелики. Когда российские демагоги заявляли, что демократия возможна лишь в малых социумах, "где все друг друга знают", это и была демагогия. "Все друг друга знают" лишь в тюремной камере. Демократия именно рассчитана на то, что даже два брата друг друга не знают или играют в незнание, уважая непознаваемость и интимность друг друга. Сила демократии и используется номеклатурой — в искажённом виде она использует некоторые элементы демократии внутри себя.