НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ - ЮРОДСТВО И СТОЛПНИЧЕСТВО

Затѣмъ, объясняютъ столпническую жизнь фанатизмомъ. Такого взгляда держится Гиббонъ († 1794 г.). Вотъ что пишетъ онъ въ своей „исторіи упадка и разрушенія римской имперіи" [MLXXXIII]: „отшельники давали полную волю своему фанатизму. Между ними самые благочестивые или самые честолюбивые отказывались отъ матерей такъ-же, какъ они отказывались отъ свѣта. Они жили отдѣльно отъ монастырей, и одобреніе и соревнованіе служили имъ стимуломъ для сумасбродныхъ подвиговъ покаянія. Они изнемогали подъ тяжестью крестовъ и цѣпей и сковывали свои исхудалые члены кольцами. Они презрительно отвергали заботу объ одеждѣ. Высшее достоинство пустынниковъ заключалось въ томъ, чтобы провести нѣсколько дней безъ пищи, нѣсколько ночей безъ сна, и особенную славу пріобрѣталъ тотъ человѣкъ, – если дозволено будетъ такъ злоупотреблять этимъ именемъ, – которому приходилось держать себя въ самой неудобной позѣ и выносить всѣ перемѣны погоды. Между этими героями монашества имя и геній Симеона столпника пріобрѣли безсмертіе, благодаря оригинальной его выдумкѣ совершать покаяніе въ воздушномъ пространствѣ. Привычка и упражненіе научили его держаться на столпѣ безъ опасенія свалиться и безъ головокруженія и поперемѣнно становиться въ различныя благочестивыя позы. Иногда онъ молился съ сложенными крестомъ руками; но всего чаще онъ сгибалъ свой тощій скелетъ такъ, что голова почти касалась ногъ, а любознательный зритель, насчитавшій 1244 такихъ поклона, отказывался отъ счета, которому не предвидѣлось конца. Язва, образовавшаяся на бедрѣ, сократила его жизнь, но не прекращала его святыхъ подвиговъ, и терпѣливый отшельникъ испустилъ духъ, не сходя съ своего столпа. Монархъ, который вздумалъ бы кого-нибудь осудить на такую пытку, прослылъ бы за тирана, но и власть тирана не была-бы въ состояніи принудить жертву своей жестокости долго вести такую ужасную жизнь. Это добровольное мученичество должно было мало-по-малу довести и тѣло и душу до безчувственности и нѣтъ возможности допустить, чтобы фанатикъ, терзавшій самого себя, могъ питать состраданіе къ другимъ. Жестокосердая безчувственность была отличительной чертой монаховъ во всѣ вѣка и во всѣхъ странахъ; ихъ суровое безсердечіе, рѣдко смягчавшееся подъ вліяніемъ личной дружбы, усиливалось отъ религіозной ненависти. Монашеская святость, возбуждающая въ философѣ лишь презрѣніе и сожалѣніе, служила предметомъ глубокаго уваженія и едва ли не обожанія для монаховъ и народовъ. Толпы пилигримовъ, приходившія изъ Галліи и изъ Индіи, преклонялись передъ божественнымъ столпомъ Симеона: племена сарациновъ съ оружіемъ въ рукахъ одно у другого оспаривали честь его благословенія: царицы Персіи и Аравіи съ признательностью отдавали должную дань его сверхъестественнымъ добродѣтелямъ, а младшій Ѳеодосій обращался къ св. столпнику за совѣтами въ самыхъ важныхъ церковныхъ и государственныхъ дѣлахъ. Его смертные останки были перенесены съ торжественной процессіей патріархомъ, главнымъ начальникомъ восточныхъ армій, 6-ю епископами, 21-мъ графомъ или трибуномъ и 6.000 солдатъ съ горы Таланиссы въ Антіохію, которая его мощи считала за самое почетное изъ своихъ украшеній и за самый надежный оплотъ своей безопасности" [MLXXXIV].

Смотрѣть на св. столпниковъ, какъ на фанатиковъ, можетъ только тотъ, кто не знаетъ хорошо ихъ жизни и характера или не имѣетъ надлежащаго понятія о фанатизмѣ. Что такое фанатизмъ? фанатизмъ есть такое состояніе, въ которомъ человѣкъ, обольщенный какою-либо идеею, безотчетно стремится къ осуществленію своей идеи. Поэтому, фанатизмъ въ своемъ началѣ показываетъ недостатокъ благоразумія и вѣрнаго взгляда на предметы, въ своемъ дѣйствіи всегда соединенъ съ жестокостію, которая большею частію обращена бываетъ на другихъ. Справедливо замѣчаетъ Гиббонъ, относящій св. столпниковъ къ фанатикамъ, что фанатики не имѣютъ и не могутъ имѣть сочувствія къ другимъ и, презирая всѣхъ, сами дѣлаются презрѣнными въ глазахъ другихъ [MLXXXV]. Наконецъ, фанатизмъ, если онъ не охладѣваетъ и не проходитъ со временемъ, въ своемъ слѣдствіи бываетъ гибеленъ: человѣкъ не можетъ долго держаться въ неестественномъ положеніи, – онъ необходимо падаетъ, увлекая за собою и другихъ, имъ обольщенныхъ. Ни одного изъ этихъ признаковъ фанатизма мы не замѣтили въ св. столпникахъ. Во первыхъ, ихъ нельзя упрекнуть въ отсутствіи мудрости и вѣрнаго познанія предметовъ, особенно религіозныхъ, иначе надобно несправедливо предположить крайнюю степень невѣжества въ ихъ современникахъ, считавшихъ св. столпниковъ мудрецами. Во вторыхъ, ни въ характерѣ, ни въ дѣйствіяхъ ихъ не видно суровости и жестокости; сострадательность, снисходительность, ласковость ко всѣмъ и т. п. отличали жизнь св. столпниковъ, какъ объ этомъ подробно сказано въ VII главѣ. И, наконецъ, въ третьихъ, слѣдствія столпнической жизни были спасительны, какъ для самихъ св. столпниковъ, такъ и для народа. Оставаясь вѣрными своимъ правиламъ и достигая высокихъ своихъ цѣлей, св. столпники были примѣромъ добродѣтели для всѣхъ и причиною спасенія многихъ, о чемъ сказано въ VII главѣ, а поэтому заслужили всеобщее уваженіе отъ современниковъ, прославлены и до сихъ поръ прославляются всею православною церковью.

Такимъ образомъ, не гордость и не фанатизмъ были побудительными причинами и началомъ столпнической жизни. Отчасти эти причины указаны въ І-й главѣ. Въ дополненіе къ нимъ можно сказать еще слѣдующее. Духъ и направленіе монашества IV и V вв. способствовали появленію „столпничества". Ревность въ умерщвленіи плоти, какъ бы въ замѣнъ мученичества, была необыкновенная. Старцы и настоятели подавали примѣръ самоотверженія своимъ ученикамъ, ученики старались превзойти учителей. При такомъ аскетическомъ духѣ, при такомъ религіозномъ героизмѣ пустынниковъ, вполнѣ можно было ожидать великихъ и необычайныхъ подвижниковъ. И вотъ среди пустынь, какъ цвѣтъ подвижничества, является „столпничество", засвидѣтельствованное современниками не какъ вымыселъ ума человѣческаго, а какъ дѣло божественное. Далѣе, вникая въ состояніе и духъ христіанства въ IV и V вв. и слѣдя за дѣйствіями св. столпниковъ, можно усматривать особенную цѣль промысла Божія, воздвигавшаго такихъ необычайныхъ подвижниковъ. Духъ благочестія и ревности, отличавшій первенствующихъ христіанъ, съ ІѴ-го вѣка видимо сталъ ослабѣвать. Религія христіанская сдѣлалась предметомъ гибельныхъ споровъ и распрей; появились ереси, волновавшія христіанъ, вооружавшія ихъ другъ противъ друга и подававшія язычникамъ случай къ уничтоженію вѣры христіанской. По мѣрѣ того, какъ въ обществѣ разливалось нечестіе, движимые Духомъ Божіимъ пустынники усугубляли свои подвиги и господствующему духу времени, обращенному къ гибельнымъ спорамъ и распрямъ о вѣрѣ, противоставили истинный духъ христіанства. Но ихъ жизнь была замѣтна и назидательна только для немногихъ. И вотъ, вызванный промысломъ Божіимъ изъ среды сирійскихъ пустынниковъ св. Симеонъ восходитъ на столпъ „къ созиданію себе и тѣхъ" [MLXXXVI]. Новый и дивный образъ жизни св. Симеона возбуждаетъ всеобщее вниманіе къ нему и удивленіе. Изъ отдаленныхъ странъ христіане и язычники идутъ къ нему. Конечно, не всѣ приходили къ нему съ набожнымъ чувствомъ; многіе шли изъ одного любопытства, нѣкоторые – даже съ злымъ намѣреніемъ поругаться надъ праведникомъ. Но высокая святость столпника, благодать Божія, сіявшая въ немъ, его сила чудодѣйственная, простыя рѣчи и т. п. возбуждали благоговѣніе и производили необыкновенное дѣйствіе. Еретики отрицались отъ своихъ мудрованій, язычники разбивали при столпѣ своихъ идоловъ, и всѣ невольно умилялись, славя Бога. Духъ благочестія, обитавшій въ св. Симеонѣ, переходилъ на всѣхъ окружавшихъ его, такъ что закоренѣлые злодѣи дѣлались праведниками [77], подобно тому, какъ нѣкогда приходившіе къ св. пророку Самуилу съ намѣреніемъ взять его, сами становились пророками [MLXXXVII].